Выходит, не зря целый день за тебя боялась, — проговорила Катька.
Он притянул ее к себе бережно:
Девочка моя! Значит, очень ждала? — поцеловал Катьку, прижал к себе. Они долго стояли вот так, замерев от счастья, подаренного, пусть короткого, единения.
Ты самая лучшая на свете, — шепнул на ухо, чтоб даже березы не услышали, не осмеяли первого признания. — Я люблю тебя…
Катька слушала, замерев.
Береги себя… Для меня. Ладно? — ответила в тон Толику.
Как получится, но очень постараюсь! До завтра, Катюша! — так не хотелось отпускать девчонку…
Та быстро возвращалась домой. Заметила свет в окнах. Поняла, ее ждут.
Зинка была дома. И, едва Катька ступила на порог, сказала, прищурясь:
А я видела, как ты с Толяном целовалась!
Тебе какое дело? — удивилась Катька, поняв, что Зинка следила за нею. — Послушай, Вобла, еще одно слово, и я насовсем выброшу тебя на улицу и никогда не пущу в дом! Поняла?
Может, я сама от тебя уйду! Думаешь, что ты и взаправду самая лучшая в свете? Шиш! Брехня это! Ты вовсе некрасивая! И Толяну с тебя только бабье надо! Он всмятку! Наполовину — бомж, наполовину — крутой! Такие не женятся, только трахают!
Катька не выдержала, отвесила крепкую пощечину, добавив, чтоб утром Зинка вымелась от нее насовсем.
Конечно! Твой засратый дом отмыла, все в порядок привела и сразу не нужна стала. У тебя хахаль завелся, заступник, полюбовник: «Ах, Толян, как я боялась за тебя!» — орала девчонка в истерике. Катька била ее, не щадя кулаков.
Мальчишки испуганно притихли под одеялом, боясь пошевелиться. Дашка смотрела на все, затаив дыхание. Ей было жаль обеих, и она не выдержала:
Зачем Зинку колотишь? Пусть она уходит, если не хочет с нами жить. В кодле ей совсем плохо станет. Она еще не знает, как лихо там! Когда пацаны затащат ее в очередь, тогда сама бегом к тебе воротится.
И не вернусь! Катька такая же сука, как и все! — заорала от сильного удара в подбородок, и тут не выдержал Голдберг, выскочил из-под стола, с рыком бросился на Катьку, сбил с ног и, вдавив в пол, завис над горлом, ощерив клыки.
Получила! — ликовала Зинка.
Вон из дома! Оба! Сейчас линяйте! Чтоб не видела!
Зинка спешно собирала тряпки, потирала ушибы, гундела. Катька бросала ей вещи в кучу, материлась.
А тебе есть куда прикипеть? — спросила Дашка, подойдя сбоку.
— Нет!
Куда ж ты подашься?
Хоть на погост! Тебе что за дело?
На воды. Попей. Успокойся. Сама, дура, виновата! Не лезь в могилу башкой! Покрепче тебя шеи поломали. Ты и вовсе загинешь. Не брешу. Ладно, сама! Собаку пожалей. Ему не выжить. Словят в клетку как бродячего, а потом и тебя как беспризорную. Говорят, скоро всех бомжей отлавливать начнут. Наверно, на мыло. Недавно лягавые замели пятерых бомжей, сказали город от заразы чистить станут. Всех заберут, кто на улице дышит. Ночью ловят. И тебя схватят. Вместе с псом в одну клетку! Почему Толян меня сюда прислал? Чтоб в доме жила. Таких не заметают. А тебе стоит за калитку сунуться, больше не воротишься. Это верняк! — сморкнулась Дашка в рукав.
Зинка так и села, разинув рот:
Брешешь?
А вот и нет! Спроси кого хочешь! Теперь бомжей как говна развелось. Говорят, что в городе от них дышать нечем. Вот мы дом с тобой мыли? Люди город станут чистить как от грязи.
Это мы — грязь?
Мы — не бездомные, потому не выкинут. Не всамделишные бомжи. Мы — бездельные, но еще малолетние. От того заразой стать не успели. Не мы от города сбежали, он нас выкинул. А большие бомжи еще и пьют, на водку воруют. Оттого их за жопу возьмут и всех бездомных. Так сам Пузырь трепался. Я слыхала.
Ловить в клетку? Брехня! — дрожал голос Зинки.
Че брехня? Сама видела, как бомжей из подвала отлавливали. Пришли туда мужики в белых намордниках, как запустили чего-то гадкое, от него тараканы со всех этажей наружу уже дохлыми падали, целой рекой. Бомжам тоже дышать стало нечем. На карачках начали выползать. Их враз за шкирняк и в машину. Она вся в решетках: и спереди, и сзади. Когда затолкали — двери закрыли на замок. Кто-то спросил: «Куда вы их денете?». А мужики в намордниках сказали: «На мыло переварим нечисть! Хватит им город засирать!». И поехали. Те бомжи так орали, на весь город! И тебя схватят! — пообещала Дашка, добавив: — Вот только какое мыло с тебя сварят? Наверно, простое, тряпичное. На туалетное не тянешь. И Голдберга с тобой в одну кастрюльку! Глядишь, кусков пять получится.
Нас на мыло? Ни хрена себе! Это если всех бомжей переварят, мыла будет пропасть сколько!
И главное, твоей семейке обломится кусок из тебя иль Голдберга! — вставил Женька насмешливо и добавил: — Станут вами жопу мыть!
Зинка, не выдержав, заплакала, будто ею уже помылись.
Я недавно была на улице. Уже темно, а никого не ловили.
Ты за Катькой подглядывала, пряталась, а когда уснешь — найдут. Те люди с собаками ходят. Учеными на бомжей.
Да мы тоже сегодня видели эти машины. Они на свалке бомжей ждали! — поддержал Дашку Женька и по ходу придумал жуткую историю, от какой Зинка на ногах не устояла.
Кать! Прости, я больше не буду! — испугалась не на шутку.
Спи до утра. Завтра посмотрим, куда тебя спихнуть!
Не надо! Я не хочу на мыло! — обняла в конец растерявшегося Голдберга.
Тогда дыши тихо! Еще раз высунешь язык, сама вызову ту машину! — пригрозила Катька.
Зинка спешно рассовала вещички по местам и позвала Дашку к себе в кровать, заботливо укрыла одеялом, уступила половину подушки и до утра вздрагивала, словно стояла на краю мыловаренного чана
Дашка заснула быстро. Она давно не спала в постели, потому проснулась утром позже всех.
Ни мальчишек, ни Зинки уже не было. Катька тоже собралась уходить.
А мне что делать? — спохватилась Дашка.
Ты отдыхай пока. Потом что-нибудь для тебя придумаем! Ешь, спи! Никого чужих не пускай в дом. А за вчерашнее вот тебе конфеты! Лихо Зинку напугала! Умница! — погладила девчонку по голове и, сунув ей в руки целый кулек, выскочила из дома.
Дашка из окна долго смотрела ей вслед. Завидовала Катьке, что та уже большая, и ее уже по всамделишному любит Толик. Это Дашка поняла до того, как пришла сюда.
Девчонка весь день стирала старое ребячье белье, Зинкины и Катькины вещички. Готовила поесть и все ждала, когда хоть кто-нибудь вернется домой. Она так обрадовалась шагам во дворе, что даже выскочила навстречу, радостно улыбаясь. Но… к крыльцу подошли трое хмурых мужиков, и Дашка, попятившись задом, быстро захлопнула перед ними дверь, закрылась на крючок.
Послушай, ты, козявка, Катерина дома? Позови ее!