Но баба лишь улыбалась. Чему? О том знала только она.
Пошли домой. Я кое-что из необходимого уже принес. В скором времени все приобретем и заживем как раньше. Собирайтесь! — не попросил, потребовал Дамочка.
Что? Ты мне указываешь? Иль все перезабыл, как вышвырнул нас? С ментами возник! От сына отрекся!
Чего не бывает! Свои должны прощать друг другу все. Я ж не попрекаю, где ты нынче три часа шлялась?
Пошел вон отсюда! — рявкнула баба.
Сынок! Скажи матери, с кем ты хочешь жить?
С мамкой! — отодвинул сладости Сергей.
Ты же говорил мне, что хочешь домой?
Но мамка не идет, а я без нее не пойду.
Люб! Нам надо помириться. У нас сын. Мы вынуждены жить вместе. Ведь не ты, не я не сможем завести другую семью. Мы оба виноваты друг перед другом, — говорил Сашка, пытаясь повернуть бабу лицом к себе
В чем я виновата перед тобой?
Разлюбила. Материла, била при чужих, а значит, унижала.
И ты посмел такое говорить? Да еще сам признал, что жить мы будем вынужденно, значит, принудительно! Нет, я никогда на это не соглашусь. Не хочу против воли! Не могу тебя простить и забыть все пакости. Ты посмел упрекнуть, где была это время? Тебя не спросила! Кто ты, чтобы требовал отчет? Я не пойду в твой дом! И не хочу тебя видеть! Уходи. Оставь нас в покое, слишком много зла нам причинил, такое не прощается. Не проси и не требуй, не доставай. Я слишком много натерпелась, чтобы поверить и вернуться, лучше соглашусь сдохнуть, но никогда не стану дышать под одной крышей с козлом! Вали отсюда, гад!
Одумайся! Ведь я больше не приду, не стану звать. Я нынче любую могу снять, и стаей помчат за мной бабы. Помоложе и получше. Уже сами предлагаются. Я сжалился над вами, а ты вот так! Думаешь, впрямь, замену не сыщу? Смешная! Ведь я не ради тебя, баб хватает, ради сына пришел. В последний раз предлагаю, пошли домой!
Нет! Уходи с глаз! — открыла двери.
Сашка молча поднял сумку, сгреб в нее со стола все сладости и, повернувшись к Сережке, открывшему в изумлении рот, сказал:
Пусть тебя мамка кормит. Самому давно пора поумнеть. Не понял, вот и потерял все разом. Прощайте! — вышел в двери, хохоча ядовито.
Мальчишка чуть не плакал. Нет, не потому, что сладостей не стало. Ими лишь хотели подкупить, поманили, но ведь не чужой мужик, свой отец вот так поизголяпся.
А хорошо, что мы не согласились пойти к нему! Ведь он всегда б вот так жратвой дразнился. И ссорил бы нас. А что, мам, все дядьки такие?
Нет, Сергунька, просто нам с ним не повезло. Другие…, - и рассказала сыну о Степане.
Поехали к нему! Ну и что, если он не родной. Вон я слышал от мужиков про Бублика. Он троих ребят вырастил чужих! Может и нам такой перепадет? Только бы не дрался и не прогонял.
Нет, этот не способен на такое! Да и о тебе не забыл. Все спрашивал, что любишь, чем увлекаешься, с чем мечтаешь? Свой ни разу не поинтересовался ничем.
Мам! А он мне взаправдашним отцом будет?
Говорит, что усыновит тебя!
Значит, завтра к нему уезжаем?
Если ты согласен, сынок!
Тогда давай собираться! — загорелись глаза Сергея.
Собирать нечего! Все вещи в одну сумку поместятся
Но Сережке не терпелось. Он допоздна ворочался, а утром чуть свет проснулся, разбудил Любу.
Я уже все собрал. Ты не передумала?
Нет, сынок.
Я буду ждать вас, когда за мной придете.
Только никуда не уходи! — попросила мать.
В этот день она взяла на работе отпуск, не решилась сразу увольняться. И едва время пошло к пяти, заспешила в кафе. Степан уже ожидал ее. Он подскочил, не зная, что ответит женщина. Та, подойдя к нему, сказала:
Ну, как? Пойдем за сыном?
Поехали! Показывай дорогу, хозяюшка! — просветлело лицо человека. Он взял Любу под руку, подвел к машине.
Сережка увидел их издалека и, подхватив сумку, забыв проститься с бомжами, помчался к дороге.
Ты куда? — поймал его Кузьмич и, глянув строго, сказал: — Без матери — ни шагу! Слышь, сынок?
А вон она с папкой! За мной приехали. Забирает он нас отсюда! Насовсем!
Откуда у Дамочки машина? — изумился Кузьмич.
Да это не Дамочка! — глянул Павел на Степана, вылезшего из машины.
Это наш, мой, понятно! Мы к нему насовсем! Прощайте! — помахал рукой Сергей.
Ну и дела! Своего не простили, чужого отцом назвал. Что за дети нынче пошли.
У него все было не так, как у других. Он имел свои правила и привычки, которые никогда не менял, несмотря на откровенные насмешки бомжей.
Яшка всю свою жизнь был вором. Этого он не стыдился, напротив, гордился и носил своё звание ровно медаль.
Его никто никогда и ниоткуда не выгонял, кроме милиции, с какой у него имелись свои счеты. Он не терпел милицейского духа и вида мундира. От него у Яшки темнело в глазах, пересыхала глотка, руки сами собой ныряли в карманы, чтобы выловить оттуда финач или свинчатку. А из горла так и рвались слова, какие вслух говорят только в зонах, да и то на Северах, потому что тамошнее зверье, привыкшее к «фене», не обращало на нее внимания. Здесь, на свалке, Яшка ругался не так часто. Лишь когда его доставали.
Вот и теперь Кузьмич решил пошутить. Взяв в рот свисток, подошел к Яшкиной землянке, да и разразился милицейской трелью. Иначе Яшку не добудишься, а тут чай вскипел. Решил позвать, пригласил по-свойски и предусмотрительно отскочил от землянки. Стал ждать в сторонке, позвав одноглазую Лидку посмотреть цирк.
Дверь землянки с треском распахнулась. Из нее полетели поленья да такие, что попади хоть одно в Кузьмича, развалился б старик пополам.
Какого хрена с утра, не сравши, привалили, мудаки, лидеры гнилые, вонючки облезлые! Достану, вашу мать, каждого прохвоста! Сучье семя! Выкидыши барухи! Чтоб вы через уши просирались колючей проволокой! Чтоб вас за яйцы медведи придавили! — увидел Кузьмича с Лидкой: — Это ты, старый геморрой, ментом базлал? Чтоб твоя жопа до погоста другого голоса не знала, ебаный вприпрыжку! Чтоб тебя все городские шмары попутали и не выпустили б живым! Чтоб ты до конца жизни дышал бы на свою пенсию! А ты, одноглазая хварья, до последнего дня чтоб мужика целиком не видела! Только половину. Да и то не спереду, а сзаду! — орал Яшка, злясь, что сладкий сон оборвали так погано. Хорошо, что это была только шутка.
в
Ну, штопанный гондон, достал ты меня за самые что ни на есть! Погоди, я тебе этот прикол припомню!