Василиса ждала.
Два часа назад она убедила дядю Женю все рассказать близким. Как-то легко убедила. Наверное, он и сам собирался разрубить проклятый узел, сколько можно скрывать правду?
Хорошо, что Василиса перехватила его у подъезда. И уговорила отойти к детской площадке.
Почти не смущаясь, она выложила дяде Жене все, что знала. Сообщила, что Ольга Яковлевна только что поговорила с сыном, честно рассказав Кириллу историю их знакомства и дальнейших нелегких отношений.
Кирилл признал, что был несправедлив к отцу!
Василисе это сказала Ольга Яковлевна, когда вышла из больницы. Уставшая, но странно просветленная.
Василиса видела, что Евгений Наумович отчаянно трусил. Он уже несколько раз открывал рот — при этом краснея или бледнея, — но решался попросить лишь хлеба или соли.
На большее дяди Жени не хватало!
Тетя Катя уже посматривала на мужа обеспокоенно. Лера, передавая отцу плетенку с хлебом в очередной раз, рассмеялась:
— Па, ты спишь, да? Смотри, справа от твоей тарелки два надкусанных ломтика, ты о них забыл?
— В самом деле, Жень, ты ведешь себя… Что-то случилось?
Василиса затаила дыхание: вот сейчас… Но дядя Женя с трудом улыбнулся и вяло пробормотал:
— Все в порядке, Катюша. Просто… голова побаливает.
— Наверное, давление, — сочувственно предположила Екатерина Васильевна. — Ты бы померил, нужно знать, что пить — папаверин или спазмалгон…
— Нормальное у него давление! — Голос Василисы дрожал от негодования.
— Ты-то откуда знаешь? — фыркнул Гриша, щедро накладывая себе еще плова.
С недавнего времени он старался лишний раз не смотреть на гостью, постепенно привыкая к мысли, что она всего лишь двоюродная сестра, почти Лерка.
Эта тактика, как ни странно, приносила свои плоды, ну не мог Гриша видеть в Лерке девушку! И Василиса теперь все чаще казалась самой обычной девчонкой, пусть и очень симпатичной.
— Вася, она знает, — звонко заявила Лера. — Пап, смело пей спазмалгон!
— И спазмалгон ему не нужен. — Василиса в сердцах бросила вилку, но неудачно, во все стороны брызнул рис. — Ой, теть Кать, извините…
— Ничего страшного, Васенька.
— Скатерть жалко, красивая, теперь вон какие пятна, вдруг не отстираются…
— Да ладно тебе. — Лера помогла смести рис на салфетку. — Сунем в автомат, всех дел-то. Только чур — гладишь потом ты! — Она засмеялась. — Ненавижу утюг!
— Хозяйственная ты наша. — Гриша подмигнул сестре. Обернулся к Василисе и с любопытством спросил: — А почему папе и спазмалгон не нужен? Голова-то болит!
— Нет.
— Что «нет»?
— Не болит.
— Да с чего ты взяла?!
— Просто знаю.
Гриша присвистнул. Екатерина Васильевна отставила в сторону чашку с чаем и встревоженно пробормотала:
— То-то на нем уже который день лица нет! Жень, что случилось?!
Василиса опустила глаза. Вдруг показалось, что не права, вмешиваться так бесцеремонно в чужую жизнь нельзя.
Неужели ей не жаль дядю Женю?!
«Жаль, еще как жаль. — Василиса упрямо насупилась. — Но разве можно столько лет врать?! Он не сделал ничего плохого, а чувствует себя виноватым перед всеми — и перед Ольгой Яковлевной, и перед Кириллом, и перед тетей Катей, и перед Леркой с Гришей… Глупо же! Если он не решится сейчас… я сама все скажу!»
Василисе повезло.
Или не повезло?
Евгений Наумович не был дипломатом. Врать он не умел, как и говорить правду, впрочем. Вот молчать два десятка лет…
Василиса лишь крякнула с досады, когда дядя Женя встал и монотонно забубнил, глядя поверх голов домочадцев:
— Я ужасно виноват перед вами.
Гриша с Лерой перестали жевать и во все глаза уставились на отца. Екатерина Васильевна тяжело осела на стул и вцепилась в столешницу так, что побелели костяшки пальцев.
— Я… у меня… все эти годы…
— Па, да что с тобой? — пролепетала Лера, с ужасом наблюдая, как на отцовском лице выступают крупные капли пота.
— Что… что такое?! — в панике выдохнула Екатерина Васильевна.
— Понимаете, я… как бы сказать… я очень, очень виноват…
— Па, не тяни кота за хвост. — Гриша нервно оглянулся на окаменевшую мать. — В чем ты виноват?!
Евгений Наумович гулко сглотнул. Вдруг зажмурился и выпалил:
— У меня есть еще один сын. Старший. Кирилл. Вот.
Лера с Гришей изумленно переглянулись. Екатерина Васильевна вздрогнула, правая рука дернулась, недопитая чашка с чаем опрокинулась.
Василиса мысленно ахнула: безобразное коричневое пятно на белоснежной льняной скатерти росло на глазах.
— Я просто… боялся, — глухо бросил Евгений Наумович. — Я, оказывается, трус, Катенька…
Тишина в столовой казалась вязкой, тяжелой и ощутимо давила на уши. Никто не пошевелился, не бросился поднимать упавшую чашку, не торопился вытирать лужу на парадной старинной скатерти. Настенные часы тикали чересчур громко, бестактно нарушая безмолвие.
— Сын… старший… — безжизненно прошелестела Екатерина Васильевна. — А наш Гриня тогда какой?
Лера громко икнула и испуганно прикрыла рот ладонью. Гриша с нехорошим интересом рассматривал отца, будто впервые видел.
Василиса вскочила, стул с грохотом отлетел в сторону. Она гневно крикнула:
— С ума вы, что ли, сошли?!
— Лучше бы сошли. — Екатерина Васильевна бледно улыбнулась племяннице.
— Дядя Женя, да сядь ты! — Василиса в сердцах стукнула по столу, упала еще одна чашка, Лерина, но и на нее не обратили внимания.
Евгений Наумович посмотрел на Василису глазами больной собаки и не сел, рухнул на свой стул.
— Как вы можете верить плохому, ведь вы знаете дядю Женю всю жизнь! — Василиса обличительно ткнула пальцем в двоюродную сестру. — Вот ты, например, с самого рождения!
Лера по-детски пробормотала:
— А я чего? Я ничего…
— Дядя Женя ни в чем перед вами не виноват, клянусь, чем хотите!
В глазах Екатерины Васильевны засветилась робкая надежда.
— Васенька, ты что-то знаешь?
— Не что-то, а все, — грозно отрезала Василиса. — И это «все» вы сейчас от меня услышите, как только дядя Женя выйдет отсюда! Буквально на пять минут выйдет!
Мерзкая тишина в столовой пошла трещинами, в Колядиных быстро возвращалась жизнь. Вдруг стало понятно, что ничего страшного не случилось, не стала бы обычно сдержанная Василиса просто так кричать на всех.