– Папа, а ты счастлив?
– А как же? – удивлялся он.
– Но мама тебя не любит. Она орет же все время.
– Мама меня не любит? – даже немного обижался папуля. – Да мы с Зинкой сто лет вместе. Она просто такая уж есть – буйная. Зато готовит! Ты, дочь, учись. Самый короткий путь к сердцу мужчины лежит через его желудок.
– Да? – удивлялась я и со всей своей детской непосредственностью пыталась представить себе этот самый путь. Буквально представить. От двенадцатиперстной кишки до левого желудочка. И хихикала, представляя, как прокладывается этот путь.
– Смейся-смейся, – суровел отец. – С тем, как ты готовишь, на тебе не женится и такой, как Аркашка.
– Ой, не очень-то и хотелось, – фыркала я в ответ. Да, готовила я омерзительно, и сколько бы экспериментов ни ставила, есть мои сгоревшие снаружи и сырые внутри блюда могли разве что бездомные коты. И то только зимой, когда на помойках вся другая еда замерзала. Но при чем тут Аркашка – наш сосед с четвертого этажа? Не о такой любви я мечтала, обнимая старую, сбившуюся в ком ватную подушку. Аркашка у нас был что-то вроде местного юродивого. Жил он уже много лет один, вернее, с псом Кузькой, неопределенной породы и воспитания. В силу каких-то неуловимых причин, с тех пор как ему исполнилось лет шестнадцать, мамаша его куда-то делась. Я не помню ни ее имени, ни того, как она выглядела, но знаю точно, что она была. И куда она подевалась, никто до конца не понял. Кажется, она уехала строить любовь с каким-то командированным, а квартиру оставила сыну. Но это было только предположением.
– Аркаш, а ты бы женился на мне? – спросила я его как-то, просто так, в шутку. Мы с Аркашей частенько сидели на детской площадке и беседы беседовали. Он хоть и был старше меня лет на десять, но по своей наивности и открытому отношению к миру и к людям равнялся солнечному зайчику. Жизнь его была простой и понятной, он работал грузчиком, тут же, в «стекляшке», зарплату получал пивом, так как денежный эквивалент все равно спускал бы на него же. И немного – продуктами питания. Потребности у него были минимальными, а коммуникабельность, особенно после употребления зарплаты внутрь, – просто образцовой. И дружить с ним было – одно удовольствие, если он не становился совсем уж в лежку пьян, конечно.
– Женился бы, отчего же, – подумав, ответил он.
– Что ты говоришь? А папа считает, я готовлю плохо, – добавила я.
– Ну, пельмени-то сваришь, – пожал плечами он. Да, это было мне по силам. Однако слова папины про мою женскую несостоятельность сильно запали мне в голову. Красотой я не блистала, если только не считать весьма внушительного уже на тот момент роста. Однако лицо у меня, как говорится, требовало кирпича: широкие скулы, нос-картошка, не слишком большие карие глаза. В профиль смотреть – так вообще можно только рыдать. Подбородок, правда, волевой, но вот руки – крупные, под стать росту, с широченными ногтями, которые сколько ни крась, ни маникюрь – не смотрелись изящно. Нет, вообще во мне никогда не было ничего изящного – лошадь, она и есть лошадь. Только что ноги длинные. Так ведь на одних ногах далеко не уедешь, думала я. Да уж, мысль о сомнительных перспективах засела во мне прочно, навевая мучительные сомнения и страхи. Да и отчего бы не засесть, если ничего другого в голове не хранилось. Школа к тому времени уже подходила к своему логическому завершению, я готовилась пройти через последний позор последнего школьного года, игольное ушко экзаменов, а там оставить школу позади, переступив порог какого-нибудь пыльного училища. А что еще я должна была предположить при своем уровне интеллекта и образования? Не в институт же идти, в самом деле? Даст бог, хоть восьмилетку закончу без единого оставления на второй год. Но тут судьба вмешалась снова, в лице худенькой остроносой девчонки, сидящей на тюках с вещами. Около нашего подъезда.
– Привет, ты живешь тут? – первой спросила она, устав, видимо, подпирать небеса в ожидании грузчиков.
– А ты переезжаешь? – уточнила я, хотя ответ и так был очевиден.
– Нет, я тут на шухере стою, – огрызнулась она. – Сейчас дограбят – и уедем.
– Ну и удачи, – разозлилась я. Подумаешь, какая цаца!
– Подожди, – заволновалась она. – Я – Катерина.
– Катя? – переспросила я.
– Катя – это кукла с рыжими волосами. И в веснушках. А я – Катерина.
– В таком случае я – Диана. Как богиня, – задрала свой нос-картошку я. На богиню охоты я походила, как вошь на сокола. Чай не Мэрилин Монро. Скорее ближе к Мэрлину Мэнсону. Когда я смотрела на свое лицо в зеркало, хотелось, знаете ли, закрасить холст и нарисовать все заново. Чтобы быть, как эта вот, Катерина.
– Дина?
– Диана, – фыркнула я в тон ей. Да уж, мама, видимо, очень старательно и ответственно подошла к выбору моего имени. Так и пошло, что я Диана Ивановна Сундукова из тринадцатой квартиры. Нормальное имечко? С таким могут и в комсомол не принять. Ну, что ж поделаешь, при моих показателях меня и так никуда не ждали. Ни в какие ячейки. Так что ФИО тут ни при чем. Впрочем, в жизни женщины есть безусловный плюс – она меняет фамилию столько, сколько захочется. С именем сложнее. Говорят, можно поменять и его, надо пойти и написать заявление, но я никогда всерьез об этом не думала. Вот если бы, как папа рассказывал, мама все-таки назвала меня Анфисой, я бы еще подумала. А так Динка – как картинка. В принципе нормально.
– Ты на каком этаже?
– На пятом.
– А мы будем на первом, – продолжила знакомство Катерина. Она, кстати, вообще по жизни сильная личность и старается все держать в своих руках. – В трехкомнатной. У меня комната – семь метров. Круто?
– Здорово.
– Кстати, мы из Беломорска.
– Ага, – немногословно отвечала я. Но на кусок дивана присела. И до самого обеда слушала, как тяжело спать, когда солнце висит на небе круглосуточно, как свихнувшийся фонарь. И как здорово гулять по Белому морю, хоть и купаться в общем-то нельзя.
– Странно, – удивилась я. – Море – и нельзя купаться?
– А что странного? – обиделась она. – Как в Америке.
– Врешь.
– Там в Тихом океане тоже купаться нельзя.
– Как нельзя? Все купаются и не жужжат.
– Ты по географии что, двойку получила? Тихий океан – он леденющий. Там, в Америке у них, он не выше четырнадцати градусов. Да? Не знала?
– А ты отличница, что ли? – нахмурилась я. С отличницами у меня разговор короткий. Не нашего поля они ягоды. Сидят на первых партах, мечтают о карьере. Понимают, что такое диффузия. И интеграл. Нам с ними говорить не о чем.
– Ну и отличница. И что? Хочешь, и тебя научу? – у Катерины оказалась редкая особенность, она просто обожала брать кого-то на поруки. А я, соответственно, была идеальным объектом для порук. Так оно и пошло, особенно после того, как выяснилось, что учиться нам предстоит в одном и том же классе. Катерина взяла надо мной шефство, усадила, не дожидаясь согласия с моей стороны, рядом с собой, на второй парте, что смутило не только меня, но даже и учителей. Они считали, что зря она, Катерина, связалась со мной. Что я ее обязательно научу плохому. Материться – уж как минимум.