– Я тогда же совершенно случайно в окне оказалась. Аркашка вас увидел.
– Я знаю. Я знаю, – повторила она и замолчала. Потом тяжело вздохнула и сказала: – Я, Дин, хотела у тебя еще раз прощения попросить за то, что я у тебя мужа увела. Это было неправильно.
– Да уж теперь-то чего! Я уже и забыла все.
– Нет-нет, это важно. Знаешь, я потом только поняла – я же не могла его бросить. А как же иначе? Ведь я же тебе жизнь разбила, я тебя предала, я опустилась даже в собственных глазах. И только мысль, что у меня с Сережкой Большая Любовь, как-то все это оправдывала. Что я люблю его больше тебя, лучше тебя. Что я ему больше подхожу. Что это было неизбежно.
– Возможно, это так и было, – аккуратно вставила я. – Столько лет продержаться.
– Да чушь это все, – взъерепенилась она. – Я себя больше всего любила. И ни в чем не хотела быть виноватой. А правда банальна. Переспала я с ним, потому что ты его любила. И я на него смотрела твоими глазами. А потом, когда твои глаза ушли и кончились, продолжала цепляться за Большую Любовь. Посмотри, во что она меня превратила, эта любовь. Да уж, стоило бы сразу у тебя прощения попросить, а его прогнать ко всем чертям.
– Ладно уж, будет. Значит, все кончено? Вы расстались?
– Ага. Выперла. В три часа собрала все его манатки и самолично доставила к мамаше его на «Речной вокзал». Представляешь?
– Нет, не представляю, – помотала головой я. – Она тебя не убила?
– Слушай, да кто она такая, на самом деле? Свекровь, к тому же бывшая. Пусть теперь сама со своим чадом разбирается, я свое отпахала. Достаточно и того, что я его детей сама буду поднимать. Нет, ты не поверишь, как я теперь себя чувствую. Как крылья за спиной.
– Да, классно, – кивнула я.
– Не то слово. Видела бы ты его лицо, когда я ему сказала. Я ему же от этой квартиры даже и ключей не дала. Он тут и не был ни разу. Все ленился, когда я ордер подписывала, а потом я с тобой столкнулась, и меня как стукнуло обо всю голову. Никакой порчи на меня не наводили. Просто живу с уродом да по своей дури не могу никак этого признать. Ну, нельзя построить семьи с таким человеком.
– Знаешь, тут ты права, – согласилась я. – Я тоже теперь так думаю, что с ним просто никак нельзя жить вместе. Есть люди, которые созданы для семьи, а он создан для скандала. С ним всегда будешь виноватой во всем, будешь плохой, некрасивой, неподходящей и вообще самой плохой на всем белом свете.
– Да уж. В точку. Только я-то тогда думала, что это ты просто не можешь быть хорошей, красивой и подходящей. А уж я-то – ого-го, сразу все сделаю как надо. И что? Превратилась в неврастеничку. Знаешь, что стало моей последней каплей?
– Что?
– А помнишь, ты все бегала, в окно смотрела, не приехала ли его машина?
– Ну, не радуюсь, конечно, что помню, но куда деваться. Такое не забывается, – вздохнула я. Сколько лет прошло, а все еще помню, как я страдала, когда Сосновского носило неизвестно где, а я стояла у окна и прислушивалась к шуму колес, всматривалась в свет фар. Он – не он. Придет – не придет. Бросит сегодня или завтра?
– Я вдруг поймала себя на том, что я точно так же высматриваю эту его чертову «Таврию»! Нет, думаю, все. Аля-улю, суши весла. Станция конечная, чемодан, развод, мамина квартира. С меня хватит.
– Вот и молодец, – порадовалась я. – Квартира-то какая классная.
– Скажи, да? – кивнула она. – А мамина – в третьем подъезде. Прямо рядом. Супер.
– Как мама-то?
– Да она скоро придет, сама увидишь. Постарела, конечно. Куда деваться, никто не молодеет.
– Не болеет хоть?
– А твои как? Папашка все такой же веселый?
– Веселый, но теперь ему достаточно на бутылку посмотреть, чтобы запьянеть. Мать его тут вздумала кодировать. Сейчас модно: один сеанс – и человек, типа, больше не пьет. Все уши мне прожужжала, но ведь опасно это. В общем, она все-таки пошла на риск.
– Да ну? И как, закодировали? – рассмеялась Катерина. – Гипноз? Его надо ж, наверное, в бессознательное совсем состояние вогнать, чтобы до таких глубин добраться.
– Ты не поверишь, пришла она, как потом рассказала, к наркологу. Очередь – яблоку негде упасть. Столько желающих завязать с зеленым змием. Причем в основном жены стоят, мужья сидят и грустно переглядываются. Жены их за шкирку держат. Некоторые, правда, сами. С телефонами дорогими и прочими наворотами.
– Не могут больше пить, наверное. Слушай, Сосновский бы там был первым парнем на деревне. Но такие, как он, пить бросают только на время прохождения водительской комиссии.
– В общем, папа мой там, я думаю, в уголок забился и погрузился в анабиоз, – продолжила я. – Как мамочка говорит, он жаловался, что все это похоже на бойню. Ну, где коров на стейки режут, так сказать. Та же картина.
– Бр-р!
– Мамулю мою ты знаешь. Она дама целеустремленная, затаскивает в порядке живой очереди папашу в кабинет…
– Практически на бойню.
– Да, – хмыкнула я. – Доктор его смотрит, палочкой стучит, вопросы задает, что-то там надавливает. Мама счастлива, вот-вот сбудется мечта, можно будет с папой в какое приличное место выбраться, типа кинотеатра или продуктового магазина, чтобы потом его на себе не волочь, пьяного. А доктор вздохнул так тяжело, попросил папу выйти, а маму, как Штирлица, попросил остаться.
– Интересно-интересно.
– И говорит, мол, что ж вы, дамочка, от меня хотите? Куда ему кодироваться, когда у него весь обмен веществ на спирте выстроен. Основной питательный элемент. Да он у вас, говорит, меньше проживет, если пить бросит. Так что вот вам мои врачебные рекомендации. Следите, чтобы он закусывал, не давайте пить всякой дряни. И дозу чтоб соблюдал. «А ты ж знаешь, дочка, – говорит моя мама, – папочка же наш всегда дозу соблюдает».
– Что да – то да, – хмыкнула Катерина. – Папа у тебя мужчина разумный, меру знает. Удивляешься, откуда знаю? А ты не удивляйся. Сосновский-то с кем только не пил, а уж с твоим отцом – частенько.
– Вот он, круговорот вещей в природе, – расхохоталась я.
– Слушай, а раз так, что бы нам самим не пропустить по сто граммов? За встречу. У меня есть знаешь чего – «Русский Стандарт». А? И селедка с картошкой. Лепота!
– Ты знаешь, – вдруг неожиданно для себя произнесла я. – Я больше не пью. Нет, все. Не хочу больше. У меня с этим проблемы, знаешь?
– Да? – нахмурилась Катерина.
– Наследственность, все такое. Знаешь, надо мне тоже как-то браться уже за себя. Не думаю, что я с этим могу вообще справиться. Но пробовать надо. Может, тоже пойти к врачам?
– И давно это с тобой? – удивилась Катерина. – Наверное, на тебя твой Владимир хорошо влияет.
– Не знаю даже. Кать, я думаю, ты права. Знаешь, в чем? Мы сами порой самые большие враги себе. Владимир на меня давно влиять перестал, опустил руки. Насильно счастливыми никогда никого не сделаешь. Но вот ты захотела изменить свою жизнь – и меняешь. И у тебя получится. А если я захочу, может, получится и у меня. Потому что я вот сегодня смотрела на развалины нашего дома и думала: а жизнь-то ведь одна.