– Так что ты думаешь? Если честно, на тебе нет лица. Мне бы хотелось оставить своих мальчиков с кем-нибудь, у кого есть лицо. Ты же можешь уехать, у тебя не будет проблем с работой?
– Если честно, у меня будут проблемы с работой, даже если я никуда не поеду. Работу мне придется менять. На что – ума не приложу.
– Вот и поезжай. Будет время подумать, – решила все Жанна. Она вообще была такая – командир в юбке. Вернее, командир в джинсах. Юбок, как выяснилось, она не носила. Это я ее видела только в больничном халате, а так, в гражданском обществе, она носила одежду деловую, в основном брючные костюмы. Это на работу. А с собаками-конями гуляла в старых джинсах и бесформенной куртке.
В общем, было решено, что я чуть приду в себя здесь – привезу вещи от Кузи, заеду на работу, напишу заявление на отпуск за свой счет (который пуст), куплю билеты (за счет средств, заемных у Жанны), предупрежу родителей, которые до этого даже не знали, что я была больна. Да что там, они даже не знали, что я с Кешкой развелась. Они все еще думали, что у нас это «моя очередная придурь». Теперь им предстояло узнать все сразу, а мне выслушать оптом их причитания по всем пунктам. Что ж – так даже лучше. Не надо маяться несколько раз. Может быть, я бы еще долго решалась, но Жанна просто всунула мне в руку телефонную трубку и велела звонить. И, естественно, уже через несколько минут я слушала следующее:
– Что ты говоришь! Как это развелись? Какой ужас! – запричитала мама на все лады, а папа на заднем плане кричал, чтобы она не нервничала, а то у нее поднимется давление. Они очень любили замерять друг другу давление.
– Мамочка, а тебе мой развод интереснее, чем то, что я только что вышла из больницы? – обиделась я, ибо мой трогательный рассказ о пневмонии и свинском гриппе не задел никого.
– Ты должна немедленно приехать домой. Твоим здоровьем я займусь сама, – пообещала она, устыдившись своей черствости. И потом, кажется, до нее все-таки наконец дошло, что я наконец-то, впервые за многие годы, действительно нуждаюсь в их с папой помощи. А значит, можно будет меня кормить, укладывать спать, можно будет читать мне нотации и водить в гости к общим знакомым. Наконец-то я еду домой! И мама сменила гнев на милость. Подумаешь, развелись. Зато дочка будет дома.
– Мам, только не переусердствуй. И никому ничего не говори, ладно? – попросила я. Это было важно. Когда ты возвращаешься из столицы России в свой маленький украинский городок, то очень много людей из прошлого неминуемо возникнут в твоей жизни снова. Возродятся, как птицы фениксы, из пепла и начнут задавать вопросы. Как там Первопрестольная? Что Путин с Медведевым поделывают? Не поменялись обратно местами? А как сама? Как работа? Как семья? Успешна ли ты, стоило ли уезжать из Бердянска за птицей счастья, далась ли она тебе в руки? И я не хотела бы, чтобы на все эти вопросы вперед меня мама дала отрицательные ответы.
– Да с кем я тут могу говорить! – возмутилась мама.
– Пообещай, а то я не поеду.
– Ладно, буду как могила. Тут, кстати, тебе звонила Настя Лащук.
– Звонила? Зачем? – искренне удивилась я. Настя Лащук была моя бывшая одноклассница, очень активная и надоедливая девушка. Мы никогда не дружили с ней, потому что невозможно всерьез дружить с председателем школьного комитета, активисткой, редактором школьной газеты. Чтобы с ней дружить, надо тоже любить заниматься всей этой мурой. А я никогда этого не любила. Особенно в школе. И зачем, интересно, она могла мне звонить?
– У вас там будет встреча выпускников. Они решили в этом году собрать всех, не только ваш класс, потому что у вашей школы юбилей. Ты пойдешь?
– Мам, даже не знаю. Это как-то все неожиданно. Я же их всех уже лет сто не видела. Это прямо какое-то «с корабля на бал».
– Вот именно, – согласилась мама. – И что плохого?
– Собственно… ничего, – я посмотрела на Жанну, та радостно кивнула. Еще пару дней мы с ней потратили на то, чтобы кони (я все-таки не могла воспринимать их иначе) «принюхались» ко мне, я давала им еду, каждый раз опасаясь, что они откусят мне руку. Я, под чутким Жанниным присмотром, выводила их во двор. С Доцентом особенных проблем не было. Вообще было ощущение, что не я его веду на поводке, а он любезно выгуливает меня. А вот Василий Алибабаевич все время норовил куда-то понестись, к примеру за голубем. Нужен он ему был очень, голубь. Я же еще не дошла до той степени уверенности в себе, чтобы остановить Василия Алибабаевича, так что за голубем мы неслись вместе. И даже в страшном сне я не могла представить, как буду выгуливать их одна, без Жанны. Впрочем, через пару дней Жанна на своей старенькой «Вольво» отвезла меня на вокзал, я села в поезд и оставила все эти страхи и сомнения на потом. По крайней мере по заверению Жанны, Василий Алибабаевич принял меня по-доброму. Не то что ее бойфренда. На него он рычал каждый раз, когда тот спускал ногу с дивана. А со мной готов даже бегать за голубями. Какая честь!
На вокзале меня встречали радостная, суетливая мама и подтянутый, серьезный и чуть больше постаревший отец. И честно говоря, как же я была рада их видеть. Я по-настоящему устала за все эти месяцы и хотела упасть в их заботливые руки, кушать с ложечки клубничный джем, ездить на море, дышать воздухом и не иметь никаких проблем. Хотя бы месяц, неужели я многого прошу! Может же мне хоть немного повезти. Хотя сомнительно, с моим-то везением.
Ни для кого не секрет, что все мы хотели бы, чтобы о нас думали лучше, чем мы есть на самом деле. Зачем? А кто ж его знает! Все же как приятно, когда все кругом признают, что жизнь твоя удалась. Приятно вдвойне, если это не совсем так. А что может быть более важным для собственного авторитета, чем счастье и успех собственных детей. Вот и мамочка моя, справедливо полагая, что меньше знаешь – крепче спишь, решила поберечь сон наших соседей и знакомых. Иными словами, о крушении моего семейного московского «Титаника» говорить она никому не стала. Умолчала также и о проблемах моих в финансовом плане.
– Ты понимаешь, деточка, – немного смущенно пробормотала она, – жить ты тут все равно не собираешься, уедешь – и дело с концом. А нам с соседями потом переглядываться. Не хочу, чтобы нас жалели и обсуждали.
– Дело ясное, – кивнула я, не имея сил ни спорить, ни возражать. Да и что такого, подумаешь – немного поделать вид, что в «остальном, прекрасная маркиза…» и так далее. Все хорошо, все хорошо. – Ну… а что мне говорить? Врать?
– Зачем врать? – обиделась мамуля. Когда она обижалась или злилась, то смешно трясла кудряшками челки. Сколько ее помню, она завивала эти кудряшки каждый день, всю жизнь. Только на челке. – А ты говори, что устала. Что переболела тяжело. Что в отпуск.
– Ладно, – пожала плечами я. Сил сопротивляться у меня не было, да и говорить я, на самом деле, ни с кем не собиралась. Даже на встречу в школе идти мне не хотелось совершенно. Если бы можно было провести месяц на террасе, в кресле-качалке, завернувшись в плед и погрузившись в какую-нибудь книгу из моего детства – я была бы абсолютно счастлива. На этот месяц. Если бы, если бы… Никто не собирался позволить мне залезть в свою раковину. В первые же три дня к нам в гости переходила половина Бердянска.