– Вероника, нам пора меняться. И, кстати, заправиться тоже, – отчеканил он, прервав сумбурный поток моих необъяснимых мыслей.
– Можем еще проехать километров пятьдесят.
– Нет уж, увольте, – усмехнулся он. – На наших трассах нельзя рисковать остаться без бензина. Тут, может, до самой Самары будет пара-тройка заправок. Зачем же подставляться. Как только увидим приличное место, остановимся.
– Вы думаете, тут будет приличное? – усомнилась я.
– Ну, любое. Неприличное тоже подойдет. Вы, кстати, выглядите уставшей.
– Спасибо за комплимент, – фыркнула я, а в награду получила такой удивленный взгляд! Он, кажется, даже не понял, о чем я. Я пояснила:
– Женщине никогда не говорят, что она плохо выглядит. Даже если она позеленела от усталости.
– А! – воскликнул он, вероятно, еще меньше поняв из моего пояснения.
Я плюнула и уткнулась вперед. В принципе чего там говорить, я устала. Больше, чем я могла представить. Еду куда-то, черт знает куда, черт знает с кем. Зарабатываю зарплату, живу какой-то странной жизнью. Что я собираюсь делать? В жизни, я имею в виду. Хочу сделать карьеру? Да, конечно! Но я слишком ленива для этого. Мне уже почти двадцать четыре года, а я никого никогда не любила. Никого и никогда. Более того, я и не хотела никого любить. Даже когда мои одноклассницы сходили с ума от одного только вида какого-нибудь Томаса Андерса, завешивая его портретами все стены, я упорно хотела, чтобы меня просто оставили в покое. Может быть, со мной что-то не так? Не хватает какого-то гормона? Почему те самые пресловутые биологические часы не начинают бить в набат где-то у меня внутри?
– Вот же ЛУКОЙЛ! – воскликнул Журавлев, снова приводя меня в чувство и возвращая в реальный мир.
– Где? – Я повернула голову в сторону стремительно приближающихся красно-белых знаков. Я резко нажала на тормоз, на что послушная сильная машина отреагировала незамедлительно. Меня от броска вперед спасли ремни безопасности, Синяя Борода с размаху впечатался в спинку моего сиденья и чертыхнулся. Впервые, кажется, на моей памяти он сказал что-то неприличное.
– Извините, – пискнула я, аккуратно выправляя ход машины и сворачивая на заправку.
– Видимо, вы устали больше, чем хотите показать, – констатировал он, вернув себе привычное самообладание.
Я не стала с ним спорить. И вообще, я как-то расстроилась, сама не зная почему. Мне захотелось вдруг домой, а от перспективы пробыть с Синей Бородой в незнакомом городе целых пять дней стало совсем грустно. Я забралась на заднее сиденье автомобиля, высвободив себе, насколько возможно, место от бумажек, газет и папок, вцепилась в бутылку минеральной воды, отказавшись от предложенной мне шоколадки, и принялась смотреть по сторонам, на реальность, проносящуюся мимо меня с большой скоростью. Журавлев вел уверенно, спокойно и без рывков. Бедный, как же он целый день терпел меня за рулем?
В итоге я сама не заметила, как уснула. Осела прямо на его ценные разбросанные по салону бумаги, не проснувшись ни от поворотов, ни от остановок, ни от музыки, которую он включил. Когда я открыла глаза, было уже довольно поздно. Еще не стемнело, но солнце уже начало катиться к закату, отсветы его лучей еще ласкали землю, но в воздухе чувствовалась ночная прохлада.
– Привет, соня! – ласково и по-доброму приветствовал меня Журавлев. – Ну вы и даете, пять часов беспробудного сна. Хочется прямо попросить рецепт. Сам я ни за что не усну, если хоть что-то будет не так.
– Не как? – Я потянулась и усмехнулась, увидев в зеркале свое сонное, помятое лицо. Настроение поменялось, я была вполне весела и интересовалась культурной программой.
– Ладно, сейчас в гостиницу, располагаться, разбирать вещи. Хотя, как я понимаю, вам и разбирать нечего.
– Это точно, – кивнула я, подумав, что, пожалуй, действительно у меня тут будут определенные проблемы с одеждой. Надо было брать больше. Впрочем, посмотрим. Мне тут красоваться не перед кем. А Синей Бороде вообще все равно, как я одета. Он видит во мне только инструмент для конспектирования и работы.
– Потом ужинать. Вы, получается, сами вообще не ели. Только меня этими вашими бутербродами и кормили.
– Я не голодна.
– Как всегда, – сухо кивнул он и остановился около кирпичного здания желтого цвета. Судя по пластиковым окнам и кондиционерам в них, место, где нам предполагалось жить, было вполне комфортабельным.
– А какая у нас программа на завтра? – спросила я из чистого интереса.
– О, завтра будет интересный день. Мы практически весь день пробудем в колонии.
– Где?
– В женской колонии. Ну, считайте, что в тюрьме. Так понятнее?
– Да уж, – скривилась я. – Понятнее. Очень интересный день.
– Вы когда-нибудь были в таком месте? – оживленно поинтересовался он.
– Даже не надеялась, – вполне искренне ответила я, но он, похоже, понял это так, что я сплю и вижу там оказаться. Отчасти это было именно так. До этого дня я видела только мужские тюрьмы и по поводу женской колонии действительно испытывала некий интерес. Как вообще женщина может быть за решеткой? Это же что-то противоестественное! Я помню грязь, матерщину и омерзительность мужских тюрем, вернее, СИЗО. Женщина просто не может существовать в таких условиях!
Но еще больший интерес у меня вызывал тот факт, что поселили нас с Журавлевым не просто близко, а совсем близко друг к другу. А точнее, нам дали так называемый номер люкс. Две комнаты и общий холл с импровизированным баром – все в нашем распоряжении. Мальчики направо, девочки – налево, санузел совместный. Удобства – все до единого. Приватности – никакой.
– Вы будете мне нужны для работы, я буду вам диктовать. Так намного удобнее, чем искать два номера рядом. Тут же все равно две комнаты, – пояснил Журавлев совершенно спокойным тоном, но, если честно, я прямо не знала, что сказать. Никогда до этого я не проживала на одной территории с совершенно посторонним мужчиной. И этот факт заставил меня волноваться.
Поведение Синей Бороды было безупречным. Он действительно, кажется, воспринимал меня как нечто среднее между пишущей машинкой и автопилотом. Весь вечер мы провели в холле, обсуждая материалы нашего дела. Оно было в следующем. Наша клиентка, девушка двадцати пяти лет, то есть фактически моя ровесница, получила пять лет за мошенничество, совершенное, если верить приговору, в особо крупном размере.
– А особо крупный размер – это сколько? – задумалась я.
Журавлев оторвался от ноутбука и ответил:
– Больше миллиона.
– А... – Я хмыкнула, думая, что за миллион баксов, пожалуй, можно и пять лет отсидеть... наверное. Смогла бы я? Мой папаша, к слову, всегда был готов идти на риск, если он оправдывался получаемыми средствами. Но пять лет – это много. Интересно, сколько именно эта наша доверительница свистнула?