Потом были танцы, если так можно назвать скованное шевеление рук, ног и бедер в невероятной тесноте, когда каждое движение непременно соединяется в единое па с движением соседа или соседки. Потом песни в подъезде под гитару, до тех пор, пока из квартиры напротив не вышел мужик, почему-то с кувалдой. Только благодаря появлению кувалды гости догадались, что, наверное, уже слишком поздно — часть засобиралась домой, часть отползла обратно в квартиру. После этого Даша ровным счетом ничего не помнила: последним относительно достоверным ощущением было то, что она все-таки не забыла запереть на ночь дверь.
Следующий день начался с разрывающей мозг головной боли, сквозь которую она слышала непрерывный шум льющейся воды. Даша хотела пойти проверить, что там течет, но едва нашла в себе силы, чтобы подняться с кровати. Держась за стену, она стала пробираться в ванную комнату. Встала под душ, вымыла волосы, почистила зубы. Голова продолжала гудеть. Только выйдя из ванной в халате, она вспомнила, что ей слышался в кухне шум воды. С трудом, превозмогая желание упасть на кровать и снова уснуть, Даша поплелась в кухню: не хватало только сломанного крана и залитых по самые потолки соседей.
Она открыла хлипкую кухонную дверь и замерла: спиной к ней у раковины стоял вчерашний длинноволосый тип в истертых джинсах и мыл посуду.
— А, — обернулся на скрип двери поэт, — хозяйка проснулась.
Он тут же выключил кран и вытер руки кухонным полотенцем. Подошел к Даше и, к невероятному ее смущению, ласково взял под локоть. Усадил за стол.
— Лечиться будем? — сочувственно спросил он.
— Нет, — Даша не поняла вопроса, но на всякий случай отказалась.
— Да ладно тебе, — поэт подошел к холодильнику и открыл дверцу, — сейчас обязательно надо.
Он извлек из недр пижонского белого исполина — Василий Иванович купил, когда переехал к ним с мамой, — запотевшую бутылку пива. Поставил перед Дашей на стол. Сходил за стаканом и сел напротив.
— Вот что, — он открыл крышку и, наполнив стакан, подождал, пока пена осядет, снова долил, — ты это пьешь, голова у тебя проходит, и потом делай что хочешь. А я домою посуду и пойду в общагу.
— По-моему, — Даша с опаской посмотрела на стакан: после вчерашнего мысль о спиртном не вызывала у нее ничего, кроме омерзения, — это алкоголизм.
— Сейчас ни о чем не думай, — Джон поднял стакан и поднес к ее губам, — потом пофилософствуешь.
Морщась, она выпила: Джон держал перед ней стакан до тех пор, пока тот не опустел до последней капли. Вопреки ожиданиям никакого облегчения эти манипуляции не принесли — только вернулся противный горький привкус во рту, уже было исчезнувший после зубной пасты.
— Ну, как? — с интересом спросил он.
— Не знаю, — Даша пожала плечами, — кажется, лучше.
— Вот и прекрасно! — Он выбросил пустую бутылку и вернулся на свой пост у раковины. — Иди теперь, дальше спи. Я скоро уйду.
Даша смущенно поправила на неприметной груди халат и вышла из кухни. Джон на нее даже не обернулся.
Она прошла в комнату, сняла с постели покрывало и легла. Ей действительно хотелось уснуть, но не получалось. Она все думала, что будет делать этот Джон: действительно просто уйдет, захлопнув за собой дверь, или придет к ней? И что будет делать она, если он вдруг появится в комнате? Даша лежала на животе, открыв глаза, и настороженно прислушивалась к звукам в кухне. Вода уже перестала течь, теперь мелодично позвякивала посуда — видимо, гость расставлял ее по местам, стараясь особенно не шуметь. Потом скрипнула кухонная дверь — Даша замерла, ожидая, куда он пойдет: в ее комнату или к выходу из квартиры.
Она так разнервничалась, кровь с такой силой стучала в висках, что в какой-то момент слух отказал. А потом не услышала — почувствовала, что Джон зашел к ней. Даша моментально закрыла глаза и постаралась дышать ровнее, притворяясь, что спит. Поэт подошел к кровати, осторожно присел на самый краешек — она замерла от ужаса — и стал едва ощутимо целовать ее в обнаженную воробьиную шею.
В общагу он уже не вернулся, а через полгода они поженились. Анна Морозова рвала и метала, познакомившись с зятем, но Даша была этому только рада. Даже прописала мужа в квартире матери назло. Новоявленный супруг — по паспорту Иван Баранов, а для собратьев по перу Джон — быстро освоился в Дашиной жизни. Пристроил ее зарабатывать деньги в агентство переводов, благо английский язык она знала в совершенстве, а поступать в авиационный колледж в связи с замужеством передумала, и всецело отдался творчеству.
Даже сейчас, спустя много лет, Даша не могла сказать, любила ли она мужа. Ее привлекала в нем неординарность, способность творить. Он спас ее от одиночества. В конце концов, Джон был первым мужчиной в ее жизни. И за это она, брошенная всеми, была ему благодарна. До того момента, пока он не начал с неистовым упорством ломать Дашину жизнь.
Иван Баранов уже закончил Литинститут, а ни одно из его стихотворений так и не вышло в печати. Об издании сборника речи тоже не шло: пороги всех мыслимых и немыслимых издательств были обиты еще во время учебы. Целыми днями Джон лежал на кровати, глядя в потолок, не пытаясь даже искать работу — никем, кроме поэта, он себя в жизни не видел, — и пил. Поначалу Даша его жалела. Делала все, чтобы он ожил. Сама бегала по газетам и издательствам с его стихами, зарабатывала деньги, занималась хозяйством. А пока она крутилась как белка в колесе и выматывалась к вечеру до помутнения разума, Джон медленно спивался от безделья и мазохистской тоски. Не прошло и года, как из дома начали пропадать вещи, а на худеньком Дашином теле то и дело появлялись обидные синяки. Она терпела, думала, что как-нибудь все исправится, пройдет Ванина депрессия. Но с каждым днем становилось лишь хуже. Даша уже боялась жить с ним в одной квартире.
Собрав волю в кулак, она приняла единственно верное решение: развестись. В тот момент Дарья еще не знала, что именно ее судьба обяжет выплачивать мужу компенсацию за творческие неудачи.
Дарья подала на развод. Детей у них с Иваном не было, совместно нажитого имущества, кроме батареи пустых бутылок из-под водки, тоже. Так что вся процедура, даже несмотря на отказ Джона развестись, должна была пройти безболезненно. Пусть вызовут в суд второй, третий раз, пусть дадут несколько месяцев на размышление: обо всех этих механизмах государственного регулирования института никчемных браков Даша уже знала. На ее решении развестись с человеком, который тонет сам и тянет ее на дно, это не скажется. Рано или поздно их все равно разведут, а Даша заранее запаслась терпением.
Только вот дело приняло неожиданный оборот. На заседании суда вдруг выяснилось, что квартира, которую оставила Даше мать, является совместно нажитым имуществом Морозовой и Баранова. Приватизирована она была уже в браке. Благородный супруг моментально согласился дать жене развод по законам государства российского, с разделом имущества пятьдесят на пятьдесят. И Даша, умолив судью отложить решение на месяц и обливаясь холодным потом, помчалась в агентство недвижимости.