Давно с ней так хорошо Анночка Васильевна не говорила. Можно сказать, с первого дня ее здесь появления так не говорила. И даже человеческое что-то в ее лице высветилось сквозь макияж да модные очки. Хотя и ненадолго. В следующую уже секунду встрепенувшись, она подобралась в кресле, откинула прямые плечи назад, поправила высокий воротничок белой блузки. Потом произнесла деловито:
– Ну хорошо, раз так. Раз ты у нас такая впечатлительная, то иди, я тебя отпускаю.
– Куда? – подняла на нее удивленные глаза Маруся.
– Как – куда? К свекру своему в больницу! Чем других судить, возьми да и сходи сама! Фруктов купи, воды минеральной… Иди, Марусь. Все равно толку от тебя никакого сегодня не будет.
– Что, правда?
– Правда, правда. Иди. Всем объяви, что я тебя в управление статистики с отчетом отправила. Ну все, Маруся, мне работать надо…
Она тут же, поправив очки, уставилась в бумаги, будто Маруси здесь и не было. Схватив трубку зазвонившего телефона и поворачиваясь в крутящемся кресле, стала строго-задумчиво выслушивать то, что ей говорил неведомый собеседник. Видимо, что-то не совсем приятное говорил, потому как тут же поджались узкой скобкой и без того тонкие ее губы, и очки остро блеснули линзами, как глаза у хищной ночной птицы. Маруся тихо поднялась, на цыпочках пошла к выходу из кабинета, вздрогнув напоследок от резкого, направленного в трубку голоса начальницы:
– Нет! Нет и еще раз нет! Вы меня этим не разжалобите! И предупреждаю вас, что этот вопрос я вынесу на совещание в пятницу! Это, в конце концов, недопустимо, чтобы…
Что там такого было «недопустимого», Маруся уже не успела услышать. Быстро собравшись и объявив в равнодушное девчачье пространство, что уходит в управление статистики, простучала каблуками к выходу. И только на крыльце спохватилась, что и не знает даже, как ехать в ту больницу. Впрочем, можно Ксении Львовне домой позвонить… Нет, лучше Никите…
Прижав к уху маленькое тельце мобильника, она долго слушала нудные длинные гудки и совсем было отчаялась дождаться ответа, как голос Никиты прорезался вдруг резко и испуганно:
– Что случилось, Марусь?
– Ничего не случилось. А почему ты испугался так?
– Да просто ты никогда мне сама не звонишь…
– Ну да. Не звоню. А чего зря время занимать? Все равно ж дома увидимся…
А ведь и правда, не звонит. Мысль эта мелькнула в голове и тут же исчезла, оставив после себя некую досаду. А чего, в самом деле, звонить-то? Им и вечерами, бывает, особо сказать друг другу нечего. Вот почему бы ему, например, не поговорить с ней раньше так же, как вчера? Неужели для этого надо, чтоб произошло несчастье с Виктором Николаевичем, чтоб затеялся этот откровенный разговор про непростые их семейные взаимоотношения? Странно, странно все это…
Никита ее желанию съездить к отцу в больницу несколько удивился. По голосу было слышно. Но адрес больницы дал. Быстро свернув разговор, Маруся нажала на кнопку отбоя, запихнула телефон подальше, на самое дно сумки. Не полюбила она это чудо техники. И сама не поняла почему. Может, к этому привычку надо иметь, чтоб выбрасывать слова в пространство, глаз собеседника не видя… Да и беседы по мобильнику получались какие-то… однобокие. А уж эти короткие сообщения, силой впихнутые в маленькое окошечко, вообще были похожи на призывы о спасении. Стояла за ними какая-то нечеловеческая и словами необъяснимая душевная немощь…
В большом супермаркете она купила сок, фрукты, минералку без газа. И еще – кефир, почему-то обезжиренный. Совсем не знала, что купить. Вот когда мама в больнице лежала, она ей и молоко туда носила, и котлеты домашние, и пироги с творогом. И суп в баночке. А тут и не знаешь, чего такого купить…
Перед входом в красивое здание она заволновалась – слишком уж безысходной показалась табличка на дверях: «Областной онкологический центр». Заволнуешься тут. От одного названия под ложечкой холодеет. Представилось ей, как она войдет сейчас в палату, как увидит Виктора Николаевича на узкой железной кровати под серым байковым больничным одеялом…
К счастью, никакой узкой кровати и серого одеяла она не увидела. Хотя и нехорошо, наверное, так говорить в данной ситуации – к счастью. Уж какое тут может быть счастье. Беда одна. Но беда эта была обставлена очень, как оказалось, комфортабельно! Улыбчивая чистенькая девчонка вежливо проводила ее до самой палаты, даже дверь перед ней сама открыла. Да и сама палата произвела на нее достойное впечатление. Она такие больничные палаты только в заграничном кино видела. Все беленько, чистенько, культурненько. Жалюзи на окне. Пальма примостилась в уголочке. Холодильник, телевизор, ноутбук на тумбочке. И кровать вовсе никакая не узкая. Совершенно нормальная кровать, заправленная розовым стеганым атласным покрывалом. Виктор Николаевич встал ей навстречу из кресла, оторвавшись от созерцания спортивной передачи…
– О-о-о! Кто это ко мне пожаловал? Привет от Василия Макарыча?
– От какого Василия Макарыча? – растерянно произнесла Маруся, остановившись в дверях как вкопанная.
– Ну как это – от какого? От Шукшина, конечно! Ты ж, Марусенька, у нас чисто шукшинский персонаж, ни дать ни взять…
– Ой, да ну вас, Виктор Николаевич… Чего вы меня смущаете? И никакой я вовсе не персонаж…
– Да ладно, не обижайся. Проходи давай. Я рад. Вот сюда садись, в кресло. А я на кровать сяду. Чаю хочешь, Марусь?
– Что ж, давайте…
Он суетливо извлек откуда-то из встроенного в стену шкафа маленький тефалевский чайник, белые чашки с блюдцами, коробку с одноразовым «пиквиком», сахарницу, расставил все это на маленьком журнальном столике.
– Ой, а может, ты зеленый любишь? У меня и зеленый есть…
– Не. Я тот зеленый, который в магазине продается, не люблю. Мы с мамой дома сами себе зеленый чай делаем. Напарим мяты, душицы, листа смородинового да вишневого, ромашки – вот и чай… Особенно после бани хорошо… Вот когда вас отсюда отпустят, обязательно к моей маме в гости съездим! И в баню нашу сходите, и чаю напьетесь, и молока парного…
– Спасибо, Марусь. Наверное, это было бы замечательно – в бане от души попариться. Жаль, что не успел я до твоей мамы доехать. Да и возможность у меня такая вряд ли представилась бы. А жаль…
– Ой, да будет еще у вас такая возможность, Виктор Николаевич! Сто раз будет! Вот выздоровеете, и сразу поедем! Чего уж вы так… А что врачи говорят, кстати? Анализы уже сделали?
– Ну да. Некоторые уже сделали, но не все еще. Плохи у меня дела, Марусь. Сказали, к срочной операции надо готовиться.
– Да вы что?! – ахнула Маруся, горестно выпучив глаза и прижав ладошки к пухлым щекам. Видно, слишком уж горестно это у нее получилось, потому что Виктор Николаевич взглянул на нее довольно странно – будто не поверил в искренность первой ее эмоции. Она даже растерялась несколько от этого его странного взгляда. Опустила руки, поникла стыдливо: – Ой… Я, кажется… Наверное, не надо так было…