— Мы еще вернемся сюда? — Сэм с трудом оторвалась от этой сцены.
— Конечно. И не раз. Ну, теперь-то ты проголодалась? — Она кивнула, все еще дрожа от возбуждения, и сломя голову ринулась в «Палм-Корт», где звучали рояль и скрипки, росли деревья и мириады дам сидели за крошечными столиками, накрытыми розовыми скатертями. Все дышало викторианской элегантностью и ничуть не изменилось с тех пор, как бабушка водила меня сюда пить чай.
Сэм достался гамбургер и огромная бутылка земляничной газировки, я поковыряла порцию салата за шесть долларов, и мы пошли домой, довольные тем, как прошло утро.
По дороге мы забежали в школу. Я осталась довольна увиденным и договорилась, что Сэм начнет посещать занятия с завтрашнего дня. Забавно. То, на что в других местах уходят недели, в Нью-Йорке делается за полдня. Я договорилась о двух деловых встречах, определила Сэм в школу, позавтракала в «Плазе» и доставила дочке удовольствие. Совсем неплохо.
У меня оставалось несколько свободных часов. Прибыла беби-ситтер, и я сдала ей Сэм с рук на руки. Мне хотелось позвонить Пег Ричарде. Все утро у меня зудело внутри. Я не могла дождаться этого момента.
Мы с Пег Ричарде вместе росли и ходили в одну школу; она была мне как сестра. Мы были совершенно разные, но понимали друг друга с полуслова. Ей-богу! И всегда заботились друг о друге. Всегда. Скорее как сестры, чем как подруги.
Пег Ричарде грубовата и задириста, говорит на чудовищном жаргоне, с виду простушка, коренастая, крепкая, веснушчатая и кареглазая. В школе она была заводилой — как в шалостях, так и в серьезных делах. Никто лучше ее не мог поставить на место неряху и задаваку или отшить девчонку, которая никому не нравилась. Она ходила в мужских полуботинках, стриглась коротко и была равнодушна к тряпкам и косметике, по которым мы с ума сходили. Мальчики ее тоже почти не интересовали. Она была просто Пег. Свой парень. Но за те два года, которые я провела в Европе, пытаясь учиться живописи, имидж «капитана хоккейной команды» у Пег бесследно исчез. Она серьезно увлеклась альпинизмом, нахваталась новых словечек, и я заподозрила, что веки у нее были накрашены. Три года спустя Пег работала продавцом в секции детской одежды, по-прежнему говорила ужасно, но определенно пользовалась косметикой и носила накладные ресницы. Она играла в теннис, жила с каким-то журналистом и выбивалась из сил, пытаясь выйти за него замуж. Тогда Пег было двадцать три. А пять лет спустя, когда я в первый раз вернулась из Калифорнии, она была одна, ни с кем не жила и работала все там же.
Пег делала для меня все: опекала в школе, не отходила от меня, когда я родила Саманту, и чувствовала себя несчастной, поддерживала во время развода и много раз вытягивала изо всяких передряг. Пег — моя испытанная подруга, верная союзница и одновременно самый придирчивый критик. Разве могут быть секреты от того, кого знаешь как облупленного?
Телефон в отделе универмага отозвался быстро, я попросила позвать Пег, и через полминуты она взяла трубку.
— Пег? Это я. — Если во время разговора с Энгусом я держалась как настоящая нью-йоркская львица, то с Пег живо превратилась в школьницу.
— Ах ты паршивка! Джиллиан! Какого черта ты делаешь в городе? Давно пришлепала?
— Недавно. Вчера вечером.
— Где бросила кости?
— Слушай, ты не поверишь, но в «Ридженси».
— Кончай заливать. Неужто правда? Разбогатела, что ли, на западе? Я думала, золотая лихорадка давно кончилась.
— Хватит, Пег… Разбогатела. Только не так, как ты думаешь. — Я вспомнила о Крисе и сразу помрачнела.
— Эй, Джилл, у тебя все в порядке?
— Ага. Нормально. Как у тебя?
— Жива покуда. Когда я тебя увижу? А моя подружка Сэм с тобой?
— Куда она денется? Приезжай когда хочешь. В этом чертовом городе я чувствую себя чужой и не знаю, с чего начать. Но я на коне.
— В «Ридженси», кто бы мог подумать… Слушай, еще секунду… Скажи честно: вы насовсем или только на время?
— Кто его знает… Скорее всего насовсем.
— Значит, твой роман накрылся?
— Не знаю, Пег. Думаю, да, но толком не знаю. Это длинная история. Приедешь, расскажу.
Ты меня чертовски расстроила. Но я ни чуточки не удивилась. После того как ты застала его с той девкой… — Я совсем забыла, что с горя обо всем написала ей.
— Ну, это пустяки…
— Значит, что-то новенькое? О боже! Мне бы и этого выше крыши… Бедная старушка Джилл, ты никогда не научишься уму-разуму! Ладно, расскажешь все при встрече. Может, сегодня вечером?
— Вечером? Конечно. Почему бы и нет?
— Не слышу энтузиазма. Ну и черт с тобой. Приду в отель после работы, тяпнем как следует. Соскучилась по твоей громадной девице. Я так рада, что ты вернулась, Джилл!
— Спасибо, Пег. Тогда до вечера.
— Ага. Кстати, не забудь одеться поприличнее. Я поведу тебя обедать в «Двадцать одно».
— Да ты что?
— Что слышала. Отпразднуем твое возвращение.
— Может, лучше у меня в номере?
— Не болтай зря. — С этими словами она повесила трубку, и я улыбнулась. А все же неплохо вернуться домой! Время, проведенное с Крисом, начало казаться мигом. Ничего особенного не случилось. Я снова в Нью-Йорке, городе своей юности. Появилась надежда на скорую работу. Вечером я буду обедать в «Двадцать одном». Похоже на то, что Нью-Йорк и вправду улыбается мне. Неужели все выйдет так, как я загадала?
Пег заказала столик в баре знаменитого клуба «Двадцать одно». В зал нас провел метрдотель, казалось, хорошо знакомый с Пег.
— Ну что ж, после моего отъезда ты научилась выбирать рестораны. Большой прогресс.
— За ценой не постоим. — Она таинственно улыбнулась и заказала по двойному мартини. Это тоже было что-то новенькое.
Свидание Пег с Самантой прошло так же буйно и весело, как и наша встреча. Моя дорогая подружка выглядела лучше прежнего, а язык у нее стал еще острее. Она чуть не задушила Сэм в объятиях, не забыв покрыть меня вдоль и поперек, пока мы толкались, пихались и хохотали. Как же я была рада ее видеть!
Она принялась потягивать мартини, а я в это время оглядела ресторан и поразилась количеству изысканной публики. Сливки общества. Казалось, сюда съехались обедать все нью-йоркские толстосумы. И я заодно.
В Сан-Франциско народ признавал лишь два стиля: остро-хипповый и костюм биржевого маклера 50-х годов. Женщины были консервативны и все еще носили шерстяные платья пастельных цветов без рукавов, длиной по колено, шляпы, перчатки и все прочее. Но Нью-Йорк просто ошеломлял обилием нарядов. Бросающие в дрожь, спокойно-элегантные, невыразимо шикарные — глаза разбегались от разнообразия фасонов, цветов и стилей. Когда такси по дороге из аэропорта остановилось у «Йеллоуфингера», я с первого взгляда заметила, что в Нью-Йорке одеваются вызывающе. Да еще как!