Видно, Кира Воротынцева очень сильно все это прочувствовала. И счастливый мужчина по имени Станислав – тоже. Потому что ночь июльская для них как началась, так сразу и закончилась. И опомниться не дала. Правда, к рассвету сжалилась, позволила провалиться в короткий и глубокий счастливый сон под радостный аккомпанемент проснувшихся уже птиц, под теплый сырой ветер, игриво метнувший Кирину прядь волос на чуть проросшую щетиной мужскую щеку. «… Любовь не превозносится, не гордится, любовь не бесчинствует, не раздражается, не мыслит зла…» – проплыло через Кирин сон оставленное когда-то в детской памяти послание апостола Павла к коринфянам. Видимо, та самая коринфянка, в ней затаившаяся, решила так о себе напомнить. А может, наружу выйти решила. Может, время ее пришло…
В общем, проспала свое понедельничное рабочее утро Кира Воротынцева. Впервые в своей молодой жизни проспала. Соскочила как заполошная, когда солнце уже возмущенным лучом по глазам ударило – вставай, бессовестная! Соскочила и заметалась между ванной и платяным шкафом, на ходу успевая нырнуть на кухню к Стасу, пытающемуся успеть сварганить ей завтрак на скорую руку.
– Стас, как фамилия истицы? Фу ты, господи… Татьяны твоей?
– Никитина…
– А твоя? Ты тоже Никитин?
– Ну да… Она не стала фамилию менять после развода. Иди завтракай, Кира!
– Нет, не успеваю… – проговорила она уже из прихожей, пытаясь застегнуть непослушными пальцами ремешки босоножек.
– Ну хоть кофе глотни! – вышел он к ней, неся на весу чашку.
– Ага, давай…
Распрямившись, она залпом влила в себя кофе, потом обвила шею Стаса руками, проговорила ему в ухо торопливо:
– Никуда не выходи, ладно? Жди меня, я скоро… Я судебное решение у Линькова возьму – и сразу назад…
До автобусной остановки она шла быстро, но осторожно. Несла себя как драгоценный сосуд. Наверное, так коринфянки ходили – боялись расплескать разлившееся по всему организму счастье. И в автобусе так же ехала осторожно. И улыбалась сама себе. Правда, чем ближе к месту работы, тем более, продираясь сквозь счастье, как наглый сорняк, рос и рос внутри у нее большой и противный знак вопроса: а как же адвокатская твоя карьера, Кира Воротынцева? Прахом пошла? Та самая карьера, обещанная адвокатом Линьковым на озере, в желтых кувшинках? Не знала она, как ей теперь отвечать на этот вопрос. Ну его. Лучше вообще от него уйти – хоть на время. А там видно будет…
– Доброе утро, Сергей Петрович, дайте мне дело Никитиной посмотреть! – протараторила она на одном дыхании, плюхаясь в кресло перед столом адвоката Линькова. – У вас вчера утром по нему процесс был!
– Зачем тебе? – уставился он на нее настороженно. – И что за спешка такая?
– А мне нужно очень… Вернее, мне интересно…
– Да брось, Кира. Ничего в этом деле интересного нет. Так, обыкновенная семейная грязь, бытовуха сплошная. Иди лучше у Петечки дело возьми, у него вчера очень интересный процесс был…
– Нет, Сергей Петрович. Я хочу решение по иску Никитиной посмотреть.
– Да зачем?!
– Ну как зачем? Интересно же, как это вам удалось так ловко направить ребенка Никитиной, пятилетнего Егора, на верную гибель…
– Господи, Кира… Ну что ты несешь? Ишь, пафос какой себе позволила – на гибель, главное…
Еще скажи – на погибель… Запомни, девочка, не может умный адвокат позволить себе такого идиотского пафоса!
– Да я еще не адвокат, мне можно.
– Нет, нельзя! – повысил голос Линьков, сердито сверкнув глазами. И хлопнул сухими ладонями по столу так, что подпрыгнула маленькая керамическая пепельница и желтый, докуренный до самого фильтра окурок, выскочив, покатился по разложенным на столе бумагам. – Нельзя! Ты понимаешь это или нет? Или ты хочешь, чтобы я окончательно в тебе разочаровался?
– Пап, ты чего шумишь?… – удивленно спросил Кирилл, просунув голову в дверной проем. – Там же у Клары Борисовны клиент сидит…
– Уйди отсюда! – так же сердито, но уже потише проговорил Сергей Петрович сыну. – Уйди, без тебя разберемся!
– И все-таки дайте мне это дело, Сергей Петрович, – смело улыбнулась навстречу его раздражению Кира. – Мне правда очень надо.
Он долго смотрел на нее молча и зло, будто концентрируя в себе скопившееся раздражение. Хотел снова его в Киру выпустить, да передумал. Решил, видно, что не пристало адвокату Линькову перед стажеркой такой красивый бисер метать. Эмоции драгоценные на нее тратить. И сразу обмяк как-то, прикрыл устало глаза и, улыбнувшись холодно-вежливо и равнодушно, решительно вынул из ящика стола тоненькую пластиковую папочку, небрежно бросил ее перед Кирой.
– На. Смотри. Ничего такого особенного там нет… Дело как дело. Пустяки.
– Ну да… – тихо проговорила Кира, грустно усмехаясь. – Пустяки, конечно. Взять и отдать ребенка матери-сектантке, пусть она везет его на верную погибель…
– Да при чем здесь ребенок, Кира! Дался тебе этот ребенок! Что делать – значит, судьба у него такая! Дело тут вовсе не в ребенке…
– А в чем? В чем тогда дело?
Он снова вздохнул тяжело, потом побарабанил пальцами по столу, потом стал смотреть в окно тоскливо. Потом резко повернул к ней голову, проговорил устало:
– Нет, не выйдет из тебя адвоката, девочка. Не выйдет. Ты, видно, главного в нашем деле так и не поняла. А сразу не поняла, потом уже не поймешь. Ты такая, какая есть, и тебя уже не переделаешь. А жаль. Ты очень, очень способная девочка…
– Нет, почему же… Я все поняла, Сергей Петрович…
– Нет, не поняла. А зря. Потому что здесь все очень просто, милая Кира. Вот, смотри… Есть клиент. Он пришел именно к тебе – у него проблема. И платит он деньги тебе. Именно за то и платит, чтобы ты его, его проблему решила! Он нанимает адвоката для решения своей проблемы, а не чьей-то другой. И тебе ничего не остается, как хорошо и качественно сделать свою работу. А других вариантов у тебя просто нет, Кира…
– Ну да… Киллера тоже нанимают для того, чтобы он хорошо и качественно сделал свою работу. И деньги ему за это платят…
– Ну знаешь! – весело-возмущенно округлил на нее глаза Линьков и даже руки развел в стороны, опешив от такой наглой аллегории. – Ну ты даешь!
– Кира! Кирочка! К телефону тебя! – как во спасение прозвучал громкий капризный голос Клары Борисовны из общей комнаты. – Иди быстрее, мама спрашивает!
Не забыв прихватить под руку пластиковую папочку, Кира торопливо покинула кабинет адвоката Линькова и бросилась на этот зов, и сердце тут же запрыгало в нехорошем предчувствии…
– Кира! – обрушился на нее крайним возмущением мамин голос. – Ты что такое творишь, девчонка противная! Совсем с ума сошла? Если меня нет в городе, это значит, тебе все позволено? Кого ты в дом привела? Хочешь мать без последней рубахи оставить, что ли? По миру пустить?