С порога в нос шибануло чесночным запахом борща, из кухни послышался быстрый говорок Милки. Нет, не судьба ей сегодня от семейного интервью сбежать. Вот уже и мама выглянула из кухни, спросила в лоб:
– Ну что, Екатерина? Как первый рабочий день прошел? А мы тут с Милочкой ужинаем…
– Да нормально, мам… – уныло произнесла она, сбрасывая с ног туфли. – День как день…
– Что ты там бормочешь, я ничего не слышу! Иди сюда, я тебе сейчас борща налью!
– Иду…
Сунув ей под нос тарелку борща, мама уселась напротив, сплела пухлые пальцы в замок, смотрела, излучая взглядом требовательный, но вполне благожелательный интерес.
– Ну, рассказывай, как тебя директриса встретила!
– Нормально встретила. Рассказала, показала все.
– Не пугала?
– Да нет, не пугала… Мам, правда, нормально все…
– А я тебе что говорила! Работа как работа, не хуже и не лучше, чем у других. Для молодого специалиста вполне нормальная. Ничего, случай будет, я тебя получше пристрою. А с зарплатой как? Она тебя на полную ставку взяла?
– Не знаю…
– То есть как это – не знаешь?
– Да мы как-то не успели это обсудить, мам. Наверное, на полную.
– Что значит – наверное? Или она… Ах, зараза! Ну, это я завтра выясню… Я сама ей завтра позвоню, со мной этот номер не пройдет, если на полставки! Ишь ты, лиса вежливая, не успела она обсудить…
– Не надо, мам.
– Я сама знаю, чего надо, а чего не надо! Ешь давай! Не надо, главное… И в кого вы у меня такие перепелки безответные? Вот помру, не дай бог, как без меня жить-то будете? Эх…
Махнув рукой, она тяжело вздохнула и, возложив сильно припудренную щеку на ладонь, поникла в горестной сладкой паузе. Милка тут же сориентировалась на местности, то есть быстренько приняла позу «перепелки безответной». Сидела опустив голову и просунув ладони меж сжатых коленок.
– Так и будете, наверное, перед каждой начальственной дверью дрожать, сроду своего законного не потребуете… – продолжила горестные предсказания мама. – Да и то – кому вы, кроме матери, на этом свете нужны…
Катя почувствовала, как Милка слегка наступила ей на ногу под столом, комментируя таким образом сложившуюся ситуацию. Вроде того – мы-то с тобой знаем, что к чему…. А если знаем, то и не будем в голову брать. Перетерпим, само пройдет.
Оно и впрямь скоро само прошло. Вздохнув еще раз, мама убрала щеку с ладони, произнесла озадаченно:
– А ты чего борщ не ешь? Остынет же.
– Я не хочу, мам. Голова болит.
– Ты не простыла, часом? – озабоченно потянулась она ладонью к ее лбу.
– Нет. Не простыла. Просто очень устала. Можно я пойду лягу?
– Что ж, иди… Мила потом тебе горячего молока принесет. Или лучше чаю?
– Ничего не надо. Я пойду, спасибо…
Задернув в своей комнате шторы и не включив света, она тут же бухнулась на кровать, вытащила из-под себя одеяло, натянула его на голову. Все. Тишина. Никого больше нет. Ни Милки, ни мамы, ни кухни с борщом. Теперь надо уговорить себя сосредоточиться. Надо же, какое хорошее слово – сосредоточиться. То есть средоточие внутри себя найти. Средоточие чего? Собственного ощущения полной беспомощности? А зачем ему вообще средоточие? Действительно, смешно звучит – она сосредоточилась на беспомощности…
Скрипнула открываемая дверь, и Милкин тихий голос прошелестел над ухом:
– Катюх, ты и правда спишь, что ли? А я думала, ты просто так удрала, чтобы от маминых расспросов отмазаться…
– Нет, я не сплю, Милк, – резко села на постели Катя, откинув от себя одеяло. – Я полной панике предаюсь. Не знаю, что мне делать с этой новой… работой.
– А что, фуфло полное?
– Да сама ты фуфло! То есть не в этом смысле… Понимаешь, не смогу я там работать, наверное…
– А я сразу все поняла, как только ты на кухню вошла. У тебя такое лицо обалдевшее было, будто ты большую фигу перед глазами видишь.
– Да уж. Действительно, вляпалась я. По самое ничего вляпалась.
– Ну, что ж теперь… – дурашливо развела Милка руками, слегка наклонившись корпусом вперед. – Будешь теперь и дальше жить такая – сильно вляпанная. Все равно против мамочки не попрешь. Потому что кто ты на самом деле есть? Ты перепелка безответная. Нет, правда, Катьк… – уселась на постель Милка, бесцеремонно подвинув ее худым бедром. – Вот объясни мне, сильно тупой и не очень ученой, отчего мы ее так сильно боимся? Вот как психолог – объясни, а?
– Ой, ну чего тут объяснять, ты и сама все лучше меня знаешь… У мамы очень властная натура, она намного сильнее всех нас. А мы своим послушанием еще больше проявление этой силы провоцируем, подсознательно выслуживая ее любовь.
– Чего? Любовь?
– Ну да. Любовь.
– Ха, насмешила! Сама-то поняла, чего сказала? Любовь… Да больно надо! На фиг мне ее любовь сдалась, уж обойдусь как-нибудь!
– Нет, Милка. Не обойдешься. Всем нужна материнская любовь. На первородном уровне нужна.
– А нам не нужна! Потому что мы ее тоже не любим! Потому что когда боятся – не любят!
– Ну да… Когда боятся, конечно… Видишь, какой бумеранг получается? Она, наверное, оттого так с нами себя и ведет, что мы ее не любим. Она же, наверное, это чувствует и силой берет свое, природой положенное.
– То есть ты хочешь сказать… Если мы каким-то образом сумеем ее полюбить, то и она…
– Не знаю, Милк. Все, отстань.
– Нет, погоди! Давай уж со мной до конца этот свой… как его… тренинг проведи.
– Какой тренинг, Милка? Как научить тебя маму любить, что ли? Должна тебя разочаровать – нет такого тренинга. Нельзя никого научить любить. И вообще отстань от меня, не хочу больше говорить об этом. Устала…
Милка молча встала с кровати, пробурчав себе под нос:
– Странная ты какая-то сегодня, ей-богу…
Катя лишь пожала плечами, улыбнулась ей виновато. Действительно – странная. Впервые ей не захотелось вкусить этого полного и сладостного единения с сестрой, замешанного на тайном против матери противостоянии. Ушла куда-то сладость единения, оставив после себя нездоровое ощущение – что-то вроде душевной тошноты. Может, она этой сладости переела, а может, само тайное противостояние как-то скукожилось, не стало такой уж больной проблемой… Как бородавка на руке. Она ж не болит, но она есть, и никуда от нее не денешься…
– Кать, ты пришла? Спустись на первый этаж, у нас пополнение. Сразу четырех привезли, все разновозрастные, – рывком открыв дверь кабинета, протараторила на одном дыхании Лариса.
– Подожди! Лариса, подожди, не уходи! Я с тобой! – лихорадочно засуетилась Катя и бросилась к двери, торопливо схватив со стола ключи.