– Илья… Можно тебя на пару слов?
В сторону Марины девушка даже не посмотрела, будто ее здесь и не было. Однако присутствовало в этом «несмотрении» слишком уж большое Альбинино личное, наболевшее, слишком нарочитое и объемное – Марине даже показалось, что она физически почувствовала этот переизбыток. Сразу стало не по себе, и спасительное хмельное состояние разом ушло, и захотелось домой – под душ со слезами, под одеяло, уткнуться в подушку, чтоб не видел никто.
– Ты иди, Илья… Спасибо тебе за компанию. Я, пожалуй, домой пойду, – торопливо поднялась она с места.
– Я провожу! – поднялся Илья вслед за ней, не обращая внимания на нависшую над ним толстым знаком вопроса Альбину.
– То есть как это – проводишь? Кого ты проводишь? – обиженно и даже несколько возмущенно произнесла девушка, подступая к Илье вплотную. – Не поняла юмора… Ты что, уже уходишь, что ли?
– Пока, Альбин. Счастливо повеселиться. – Слегка отодвинул он ее от себя, придержав по-джентльменски за локоток. И улыбнулся вежливо. Вроде – отстань от меня по-хорошему.
– Но мне поговорить с тобой надо! Не слышал, что ли? Постой! Куда ты, Илья? – пьяно и возмущенно кричала им вслед девушка.
В общем, они удрали. Вернее, Илья удрал. А она, стало быть, как «провожаемая» дама, в этом ему помогла. Прошла торопливо по залу, лавируя меж танцующими парами и чувствуя, как вонзается в спину злобный Альбинин взгляд. Аккурат между лопаток попал. Даже встряхнуться захотелось и подвигать плечами. Выйдя на свежий воздух, Марина подняла воротник плаща, поежилась зябко.
– Ну все, Илья. Можешь быть совершенно свободен. Благодарностей не надо.
– Хм… А проводить?
– Да чего меня провожать? Мне тут недалеко. Транспорт еще ходит, так что…
– Да ну его, этот транспорт! Пойдемте пешком. Воздухом вечерним подышим. Тем более нам в одну сторону.
– А откуда ты знаешь, в какую мне надо сторону?
– Так… Знаю, и все.
– Ну что ж, пойдем… – неожиданно для себя легко согласилась Марина.
Они долго шли молча под цоканье ее каблуков по асфальту. Ей даже задуматься удалось о своем, о наболевшем. Потому и вздрогнула сильно, услышав над головой голос Ильи:
– У вас что-то случилось, Марина Никитична? Неприятности какие-то?
– Почему ты так решил? – удивленно вскинула она вверх лицо. Именно вскинула, потому что иначе заглянуть ему в глаза не представлялось возможным. Кстати, ощущение рядом с собой большого мужчины оказалось довольно приятным – чувствуешь себя хрупкой Дюймовочкой. Олег росточком не вышел, и ей все время казалось, что он не идет рядом, а жмется сбоку, как послушный и тихий ребенок.
– Да не знаю… – пожал плечами Илья. – От вас волна идет… тревожная.
– Цунами? – горько усмехнулась Марина.
– Ну да. Вроде того.
– Нет, Илья. Тебе показалось. Ничего такого от меня не идет. Ты мне вот что лучше скажи – где так лихо танцевать научился?
– А меня с пяти лет мама с бабушкой на бальные танцы водили. Вот ноги с тех пор и помнят. И вообще, сказалось женское воспитание. Драться не умею, а танцевать – это пожалуйста. В общем, стопроцентный маменькин сынок.
– А сколько тебе лет?
– Двадцать семь недавно исполнилось.
– Да уж… Все вы маменькины сынки…
– Кто – все? – вкрадчиво переспросил Илья. – Кого вы еще имеете в виду?
– Да никого! Это я так, ворчу по-старушечьи. Имею право, в конце концов.
– Нет. Не имеете, – тихо и твердо вдруг произнес Илья, остановившись. – Ни ворчать не имеете права, ни старухой себя называть. Даже в шутку. Даже из кокетства.
– Из какого кокетства? Ты что думаешь, я с тобой кокетничаю? Ну ты и нахал… Хорошо, что мы уже пришли! А то бы бог знает до чего договорились!
– Как – пришли? – обиженно моргнул он длинными ресницами.
– Да вот так… Вот он, мой дом. Четвертый подъезд. Тот самый, над которым лампочка не горит. Так что спасибо, что проводил, и…
– Что значит – спасибо? А как насчет чашечки кофе?
– Чашечки кофе? Во дает… Это в каком же смысле? – протянула Марина то ли насмешливо, то ли возмущенно. Она и сама не поняла, чего в ее протянутом вопросе было больше – насмешливости или возмущения. А может, ни того ни другого и не было. Может, была там одна только благодарность за проявленное по отношению к ней юное мужское нахальство. Мелочь, а приятно, как любила говорить в детстве Машка, когда она заявлялась к ней в комнату поцеловать на ночь.
– А вам что, кофе жалко? – плутовато улыбнувшись и одновременно вскинув на нее наивно-смелые глаза, проговорил Илья. – Или еще какой-то тайный смысл вы в эту чашечку вкладываете?
– Какой еще смысл, иди уже! Любитель чашечки кофе! Еще и на меня стрелки перевел, нахал…
Легонько подтолкнув его в спину, она еще раз громко хмыкнула. Получилось у нее это очень выразительно, не хуже даже, чем у киношного красноармейца Сухова в обществе павлинов пьяного таможенника. Илья засмеялся, потом отступил демонстративно на несколько шагов, произнес тихо, будто извиняясь:
– Спокойной ночи, Марина Никитична. Не обижайтесь на меня.
– За что?
– За чашечку кофе. Но если бы пригласили, я бы не…
– Иди, Илья. Спасибо, что проводил. До свидания.
На лестничной площадке между вторым и третьим этажом конечно же ей встретилась соседка, Блаженная Фауна. Неизвестно было, кто и когда придумал ей это имя, но попал, подлец, в самую точку. На самом деле женщину звали просто Катя. Была она работницей местного ЖЭКа, исправно намывала полы в подъездах, а в свободное от мытья время полностью посвящала себя именно фауне, то есть малой ее частичке, можно даже сказать, частичке горестной и несчастной. Вечно она пыталась пристроить в хорошие руки то собаку, то кошку, случайно забредшую к ним во двор. Ходила по домам, звонила в каждую квартиру, смотрела в глазок, жалостливо улыбаясь. Никто Кате дверь не открывал. Подойдет хозяин к двери, глянет в глазок и махнет рукой разочарованно – опять эта Блаженная Фауна с очередным бездомным щенком, как укор совести… Укоряться конечно же лишний раз никто не хотел. Но и Катя не отступала. С завидным упорством подбирала на улице несчастных животных и ходила по домам, смотрела в дверные глазки, будто в душу. А может, и правда в душу? Самого-то хозяина за дверью не видно, а душа, она вещь не материальная, ей все эти бронированные замки да двери вообще до лампочки.
– Слышь, Марин, возьми котенка! – тут же атаковала она Марину, перегородив мощным туловом лестничный марш. – Хороший котенок, чистенький. Видать, породистый. Смотри!
Быстрым движением руки она дернула «молнию» линялой голубой куртки, выудила на божий свет, представленный в данном конкретном случае тусклой подъездной лампочкой, рыжего пушистого котенка. Совсем крохотного. Котенок мяукнул пискляво, подрожал головой, смешно вздыбил шерстку на загривке.