– В лес! Знаешь, как там хорошо? А еще за лесом озеро есть, там вода чистая-чистая… Искупаемся, поплаваем!
– Так вон же бассейн… Плавай себе сколько хочешь… – вяло махнула Валя рукой в сторону голубой воды бассейна. Слишком голубой, чтобы быть настоящей.
– Да ну, это не то! Пойдем, я покажу тебе, где черника вместе с земляникой растет! Целая поляна! Знаешь, как красиво? Черное с красным. Я сама бы не заметила, мне Илька показал.
– А кто такой у нас Илька?
– Да это племянник мой. И его тоже с собой возьмем. С ним в лес ходить – одно удовольствие! Он маленький еще, а красоту уже по-особенному чует… Идет, идет себе, и вдруг встанет как вкопанный и замрет надолго. Спросишь его, отчего замер, а он ручку протягивает и говорит шепотом: «Смотри, как солнышко сквозь листочки красиво сломалось…»
– Творческий человек растет, значит?
– Ага. Сильно творческий. А еще он музыку любит слушать. И рисует хорошо. Игорь говорит, что его в художественную школу возить пора.
С осени начнем, наверное. Ну так что, пойдешь с нами в лес?
– Что ж, пойдем… Пойдем! А то напьюсь опять… Сейчас, погоди, я оденусь только…
Так они и задружили на фоне лесных прогулок. Гуляли, беседовали о своем, о девичьем, пили потом чай на террасе у Хрусталевых в компании Татьяны Сергеевны. Валя к себе в дом Лесю зазывала, но та держалась стойко, чуяла свое место. Дружба дружбой, а дом дому рознь. Для Вали же Леся оказалась просто кладом – была и советчицей, и благодарной слушательницей одновременно.
– … Слушай, Валь! А ты ребенка роди! Тогда и в жизни смысл появится! А то ведь действительно с ума сойдешь без работы, без творчества или сопьешься!
– Ага, роди… Легко сказать – роди! От кого я рожу-то?
– Так от мужа, от кого еще?
– Нет, Леська. Не все так просто, как кажется. У него детей в принципе быть не может.
– Да ты что? Откуда знаешь?
– Так он сам сказал… У него давно, в молодости, пулевое ранение было. Он же из бывших бандитов, из сильно круторылых в бизнес пришел.
– И что, ранение в то самое место было, что ли?
– Да нет, с этим местом все как раз в порядке… В относительном, конечно, но в порядке. Просто пуля задела там что-то… Он говорил, я не запомнила. В общем, баб меняет как перчатки, а детей нет. И не будет. Несчастный мужик. Сильно крутой и сильно несчастный. Да ладно, чего мы все о нем… Больше поговорить не о чем, что ли?
А потом пришел тот проклятый день, забыть бы его, стереть из памяти к чертовой матери! День рождения Вали. Угораздило ее приболеть слегка, потому и отмечать решили в домашней обстановке, в узком семейном кругу. И Хрусталевы были приглашены. Валя на этом настояла, наверное. Все-таки Леся теперь у нее в подругах числилась. В сентябре это было. С утра радовало нежаркое осеннее солнышко, а к вечеру дождь пошел, и гостевая тусовка перетекла с усадьбы в хозяйские покои, распределилась по большому каминному залу, кто где. Кто у стола выпивал, кто на диванах мягких развалился. Валя пропала куда-то, и Леся пошла ее искать, забрела случайно в коридорчик какой-то. И чего ее понесло туда?
Командор вырос перед ней неожиданно, как из-под земли. Она даже испугаться толком не успела, как обычно. Просто впала в состояние, которое даже испугом назвать нельзя. Это было другое что-то, похожее на жестокий гипноз. Он схватил ее, поволок куда-то, и даже ни одной здравой мысли в ее бедной голове не промелькнуло, что можно было оттолкнуть, сопротивление оказать… Какое там сопротивление, боже мой! Пока он с нее платье сдирал, стояла истукан истуканом, даже дышать не могла. А уж потом и тем более себя не чувствовала. Будто со стороны на себя смотрела и ужасалась происходящему. Если б она понимала тогда, что еще одни глаза за ней наблюдают… Вернее, один глаз. Портативная камера послушно записала весь эпизод, мигнула красным зрачком. Да если б и знала, что б это изменило? Она и не человек тогда была, и не женщина, а так, существо, мерзкой чужой властью раздавленное. Пока он на ней возился, старалась хоть как-то сосредоточиться, потолок рассматривала. Красивый в той спальне был потолок. С золотой лепниной. Потом, как сквозь вату, услышала насмешливое и грубое:
– Ну? Чего разлеглась, давай вставай! Иди к гостям…
Она кое-как сползла с мягкого пружинного ложа, дрожащими руками натянула на себя платье. Вышла из дверей, постояла немного, соображая, куда ей идти.
– Направо! Направо! – услышала за спиной глумливый голос. – Соображаешь, где право?
Выйдя вслед за ней из спальни, он развернул ее за плечи, показал рукой направление. И подтолкнул в спину – иди… Она и пошла. Заплелась на неверных ногах в гостиную, рухнула на диван, уставилась в мельтешащее гостями пространство не мигая.
– Лесь, что с тобой? Ты напилась, что ли? – участливо подсел к ней Игорь, взял ее вялую руку в горячие ладони. – Тебе плохо, да, Лесь? Может, домой пойдем?
– Да… Да, пойдем… Сейчас, погоди… – пролепетала она так тихо, что он с тревогой наклонился над ее лицом, провел ладонью по щеке.
– Ты бледная такая… Господи, да что с тобой? Погоди, я тебе воды принесу!
Она протянула вслед ему вялую руку, будто не хотела отпускать от себя. Лучше бы и впрямь они домой пошли. Там можно под горячий душ встать. Отогреться. Оттаять в теплом домашнем пространстве, не чувствовать себя куренком, вынутым из морозильной камеры. А потом – будь что будет. Рассказать, например, все Игорю. Или нельзя? Или он не поймет? Нет, нельзя, наверное, про это рассказывать. Да и не получится у нее, чтоб рассказывать.
– Ой, господа, я же совсем забыла, сегодня же нашу Валерию по телевизору будут показывать! – заполошно возопила какая-то тетка с открытыми полными плечами, бросаясь к телевизору. – Включайте скорее! Где у вас пульт, Валерочка?
– Да ну… – лениво отмахнулась Валерия от тетки, кокетливо хохотнув. – Ладно бы интервью какое, а то пригласили в качестве гостьи на «Пусть говорят»… Нет, не надо, не включайте, я там плохо выгляжу! И вообще ужасная передача. Приводят всякий сброд с улицы, а потом заставляют комментировать эту маргинальную галиматью… К чему? Что это изменит? Нет, не люблю! Не включайте!
Тетка ее не послушала, заполошно начала рыскать по углам в поисках пульта и успокоилась, когда получила его таки в руки. Все заинтересованно сгрудились у экрана – кто стоя, кто плюхнувшись в многочисленные кресла и креслица. И с Лесей рядом присела на диван высокая женщина с мосластыми плечами и стрижкой под мальчика, заняла место Игоря. Выходит, так и не добежал до нее молодой муж с обещанной водой. Не успел. Хотя в тот момент это значения уже не имело. Вернее, в следующий момент значения не имело.
На экране возникло сильно заплаканное полное женское лицо, прорыдало что-то в камеру, и модный ведущий с небритыми щеками, оттененными белоснежной кипенью рубашки, бросился к этому лицу по-отечески, демократично присел на валик белого кресла, красиво покачивая аккуратной ножкой. Леся не слушала, что они там говорили. Не могла слушать. Поискав глазами Игоря, попыталась было встать, но тут же огромный экран телевизора погас и зарябил крупной рябью, выдав в углу логотип «видео». И тут же высветился снова. Другим кадром. Спальня. Постель. Седая голова Командора. Потом спина. Потом твердая, ходящая ходуном задница. А вот ее бледное кукольное лицо крупным планом. Почти неживое. Открытая голая грудь. Лепнина на потолке. С позолотой. И звуки, производимые Командором. Звериное мерзкое кряхтение. И голос его за спиной, уже отсюда, уже не с экрана – удивленный, громкий, весело-глумливый: