— Завтра же суббота, мам… Тебе ж не на службу… — попыталась успокоить ее Люся, присев на скамеечку в прихожей и протирая мокрой тряпкой Фрамовы лапы.
— Я записалась в группу по фитнесс–йоге. У меня утром первое занятие! Говорят, это жутко полезно для нервной системы. Хочешь, пойдем со мной?
— Нет, спасибо, что–то не хочется. – Вежливо отказалась Люся. – Давай уж как–то без меня…
— Вот так всегда, Илья, — начала жаловаться Шурочка. Что бы я ей ни советовала, все в штыки!
— А эти занятия твои… Как там их называют, забыла … Они очень дорогие?
— Ну как тебе не стыдно, Люся! – чуть не заплакала Шурочка. — Неужели на здоровье и красоте можно экономить?
«Можно, еще как можно…», — с тоской подумала Люся, прикидывая в уме, сколько денег унесет из их скромного бюджета это новомодное Шурочкино увлечение. Зарплата–то у нее секретарская, маленькая и скромная, да и той, похоже, скоро не будет. Наверняка новый молодой начальник захочет себе секретаршу поменять…
— Делай, что хочешь, мам, — вслух произнесла она, расшнуровывая ботинки. – Сейчас мы чаю выпьем, и Илья отремонтирует твой фен.
— Нет–нет, чай – это надолго. Знаю я, как вы чай пьете — часами можете разговаривать! Сначала фен!
— Пойдемте, я посмотрю, — с готовностью отозвался Илья, идя следом за ней в комнату. Он так и не решился ни разу назвать ее Сашей, как требовала Шурочка, просто старательно обходил те моменты, когда надо было как–то обратиться…
— Вы знаете, Илюша, я сегодня снова видела эту ужасную женщину, к которой ушел мой муж… — начала привычно и увлеченно врать Шурочка. – Она была так безвкусно одета, вы бы видели, боже мой! И так грубо, вульгарно накрашена! Как он может смотреть каждый день на все это, не понимаю… А какая у нее ужасная фигура, вы бы видели. Ничего, вот ничего более безобразного я в жизни своей не наблюдала! И вы знаете, у меня сложилось впечатление, что она злоупотребляет алкоголем… У нее ужасный, ужасный цвет лица! Я думаю, она работает где–нибудь в овощной палатке, или продавцом на вещевом рынке. Очень вульгарная особа. Как с такой можно жить, не понимаю… Вот вы бы смогли?
— Что? – Илья поднял голову от разобранного на части фена, уставился рассеянно на Шурочку.
— Я говорю, вот вы бы смогли общаться с такой женщиной? – повторила свой вопрос Шурочка.
— Я?! Я нет… Не знаю… Нет, конечно же, нет… — Илья снова низко опустил голову, с преувеличенным вниманием начал рассматривать лежащие перед ним детали.
— Это ужасно, что он натворил, ужасно… Можно было б еще понять, если б она была лучше и моложе меня, а так… Вы не представляете, Илья, как сильно он меня любил раньше…
Шурочка надолго удалилась в воспоминания о своей прекрасной молодости, о неземной своей красоте и огромном количестве достойнейших кавалеров, добивавшихся в муках ее руки и сердца, с каждым из которых она могла бы гораздо более ярко и счастливо прожить свою супружескую жизнь. Говорила она о них с таким искренним, свежим, просто–таки сегодняшним сожалением, будто кавалеры эти самые только того и ждали все прошедшие годы, как бы оказаться побыстрее у ног ее…Илья слушал вполуха – можно сказать, и вообще не слушал, только изредка кивал головой вежливо. Забыл, что обмануть таким образом Шурочку вовсе нельзя. От громкого ее возгласа–возмущения он тут же и очнулся, вздрогнул и уставился на нее испуганно своими ярко–карими глазами.
— Я говорю, а вы не слушаете меня совсем! – бушевала обиженная Шурочка. – Я с вами о таких серьезных вещах, а вы…
— Чего вы тут ссоритесь, ребята? – заглянула в комнату встревоженная Люся. – Тебе, мам, пора маску смывать, она уже очень сильно подсохла. Раздражение же может быть…
— Ой! – Шурочка испуганно прикоснулась пальчиками к лицу, резво понеслась в ванную.
— Что, достала? – сочувственно обратилась к Илье Люся.
— Да ничего, сегодня еще терпимо.
— Вот и терпи, раз терпимо! Сам напросился. Ужинать будешь?
— Я пойду, поздно уже. Мне еще с ребенком погулять надо…
— С каким ребенком? – удивленно уставилась на него Люся.
— Да девчонка одна из нашей группы родила недавно. Мужа нет, квартиру снимает… А от ребенка не стала избавляться. Я ей и помогаю, как могу. Часа два сейчас погуляю с коляской, а она позанимается пока. Ну, и продуктов ей кое–каких прикуплю. Понимаешь, трудно ей очень…
— Да ладно! Чего ты оправдываешься, как будто я жена тебе? Иди уже…
Так завтра мы с бабкой ждем тебя к обеду?
— Да. Я приду.
— До завтра…
— Пока…
11
Анна села напротив Петрова, перекинула кухонное полотенце через плечо. Поставив локти на стол, положила подбородок совсем по–бабьи на сложенные ковшиком ладони, стала смотреть, как голодный ее муж жадно поглощает поджаренную до хрустящей корочки картошку.
— М–м–м…Как вкусно! Самое вкусное блюдо на свете – жареная картошка с соленым огурцом вприкуску. Правда, Ань?
— Слушай, Мить, сдается мне, что Вовка–то наш влюбился! Задумчивый такой стал, мягкий. И максимализма в нем поубавилось, знаешь… А вчера у меня ключи от дачи попросил. С девушкой, наверное, туда рванет на выходные. Сейчас там хорошо, в Голубицкой нашей. Весна, солнышко… Спасибо Ульяне твоей, радость нам всем такую устроила.
— Ну вот и хорошо. А то я как–то за него уж переживать начал, знаешь.
— Да за Вовку–то ладно. Ты, я вижу, совсем по другому поводу маешься, Петров…
— Это ты о чем?
— Сам знаешь, о чем. Я тебя, между прочим, серьезно спрашиваю. Хочешь в Екатеринбург поехать?
Петров вздрогнул от ее неожиданного, заставшего его врасплох вопроса – ну что за женщина такая, эта его жена… Прямо насквозь его, как рентгеном, просвечивает. А может, и не просвечивает, может, просто знает его слишком уж хорошо. Не зря же четверть века рядом с собой его терпит.
— Так денег же нет, Ань, — произнес он виновато и буднично, словно речь шла о покупке нового телевизора.
— А я не про деньги спрашиваю. Так хочешь?
— Ань, ну зачем ты…
— А мне знать надо. Может, у меня тут свой интерес имеется. Или, может, покаяться хочу…
— Да? Интересно… Ну, рассказывай давай, чего уж!
— Мить, это ведь я тогда, двадцать лет назад, Таню Гришковец отсюда выгнала! Она совсем и не собиралась уезжать, это я ее чуть не силой вытолкала. Обвинила ее в том, что она нам жизнь испортила… А что было делать, Петров? Так уж получилось. Но про беременность ее я тоже не знала. Честное слово…
— Ань, да к чему теперь все это? Ну, было и было… Двадцать лет прошло…
Петров скромно опустил глаза в тарелку, снова принялся есть с преувеличенным нарочито аппетитом. Анна усмехнулась понимающе и замолчала. Подумалось ей – да и ладно… И в самом деле, зачем ему знать, как примчалась она тогда к Тане на квартиру, как начала молча ее вещи в сумку сбрасывать, все подряд, без разбору. Как Таня стояла в сторонке, наблюдала спокойненько так… А потом вдруг и говорит: