Течения почти не было, и вода сверкала на солнце.
– Ты ухаживала за матерью вместо того, чтобы учиться в колледже?
Мэдисон удивленно покачала головой.
– Я начинаю подозревать, что ты ясновидящий.
Он усмехнулся.
– Просто читаю детективы. Мне нравится наблюдать за людьми. Я люблю по крупицам собирать факты, складывать их воедино и смотреть, что получилось.
– Да? И когда ты увидел меня впервые, то решил, что я собираюсь выудить у тебя деньги. Или шантажировать твою сестру.
Том склонил голову набок.
– Меня сбила с толку твоя красота. А что еще ты хочешь узнать обо мне? Я ведь классный парень! Много где побывал и много повидал.
– В мединституте? Я думала, там студенты круглые сутки учатся!
– Мне тридцать один, так что я не всю жизнь просидел за партой.
Для Мэдисон, которой было двадцать три года, его возраст казался почти старостью, по крайней мере, очень солидным.
– Я была только в Монтане и Нью-Йорке. Но я бы очень хотела поехать в Тибет. В Перу. В Марокко. На какой-нибудь тропический остров. В Австралию. На Галапагосы, чтобы увидеть черепах.
Том улыбнулся.
– Я расскажу тебе об этих странах.
– Ты был там? – спросила она с недоверием.
– Да. С чего начнем?
Она на минуту задумалась.
– С Австралии.
И до конца дня Мэдисон слушала рассказы Тома. Она не заметила, как сильно у нее болят ноги. Но когда солнце село, Том подвел лодку к берегу для ночлега, и Мэдисон ступила на землю, ступни пронзила острая боль.
Том заметил, что она сморщилась и хромает. Он усадил Мэдисон на большой плоский камень, положил ее ногу себе на колено и расшнуровал ботинок.
– Я должен был догадаться, что твоя обувка совсем износилась, – хмуро сказал он и показал ей мозоли на большом пальце и на пятке. – Они могут воспалиться! Сын бывшего президента умер оттого, что растер ногу, играя в теннис.
Том опустил ее ногу, расстегнул свой рюкзак и достал аптечку. Мэдисон рассмеялась.
– А как же прогресс здравоохранения? Но Том не улыбнулся. Он смочил стерильный бинт чистой водой и вытер кровь.
– Прогресс прогрессом, но я видел, как в Англии, например, снова лечат пиявками.
И Мэдисон с интересом выслушала его рассказ о том, как врачи используют пиявок, чтобы те высасывали лишнюю кровь из ампутированных пальцев, которые снова пришили к руке.
– А тебе никогда не хотелось заняться медициной? – вдруг спросил Том.
– Стать сиделкой?
– Да нет, врачом, – тихо отозвался он, перебинтовывая ей ногу.
– Мне?! Врачом? – воскликнула Мэдисон таким тоном, что Тому все стало ясно.
Он нахмурился.
– Ты уже занималась речением двух людей. Почему бы не продолжить?
– Да, но один из моих пациентов умер, а другой… Роджер ненавидит меня за то, что я сделала для него. Он заявил, что у меня такие же способности ухаживать за больными, как у садиста.
Том фыркнул.
– Роджер просто тебе завидует.
– Мне? – снова удивилась Мэдисон.
– Конечно. От него исходит зависть, как вонь от рыбы, пролежавшей неделю на солнце. Роджер прекрасно знает, что ты умнее его, да к тому же красивее и добрее. Как он может вообще сравнивать себя с тобой?
– Со мной, – повторила Мэдисон, – с крутой девицей из Монтаны.
Том ничего не ответил и не извинился за то, что назвал ее так еще до того, как увидел. Он продолжал бинтовать ей ноги, и Мэдисон подумала, что он делает это слишком долго. Но пусть так держит ее ногу – или прикасается к ней – хоть всю жизнь.
Скоро стемнело. Они были совсем одни, а вокруг вздымались высокие скалы, и рядом текла река.
Мэдисон пристально смотрела на него. А если он сделает первый шаг? Ну, например, проведет рукой по ее бедру?
Том внезапно выпустил из рук ее ногу и поднялся.
– У нас два спальных мешка и одна палатка. Если мы ляжем спать в одной, так сказать, комнате, ты будешь посягать на мою добродетель?
Мэдисон хитро прищурилась.
– Смотря какого цвета у тебя белье!
– Красного, – быстро сказал он.
– Тогда нет, можешь быть спокоен.
– Извини, я перепутал. Черного! Мэдисон улыбнулась.
– Все равно нет.
– А если зеленого? – с надеждой спросил Том.
– Оставь свое белье в покое! Скажи лучше, что ты подашь мне на ужин? Я такая голодная! Могу съесть целую лошадь!
– А-а, вот теперь я, наконец, вспомнил! У меня белье цвета пони. Знаешь, такое белое, с коричневыми пятнами. Я похож в нем на лошадь. Ужасно похож!
Мэдисон расхохоталась.
– Отстань! Давай все-таки поедим! И где бы мне… ну… сам понимаешь…
– Я провожу тебя, – подмигнул он.
– А как же насчет «никакого романа»?
– Я сказал это до того, как ты мне сильно понравилась, – сказал Том.
Он смотрел на нее с широкой улыбкой. Глаза стали круглыми – вовсе не узкие щели – морщинки между бровями разгладились, а губы казались очень мягкими…
– Уверена, у тебя было много женщин во время твоих путешествий. Стоит тебе только перестать хмуриться, как они… – она не договорила.
Мэдисон вдруг поняла: если между ними что-нибудь и произойдет – при большом-большом «если», – она ни и коем случае не должна допустить, чтобы это случилось во время нынешнего путешествия. Как бы он ни шутил и ни дразнил ее, инстинкт подсказывал Мэдисон: нарушить условия договора и испортить поход нельзя.
– Ты мне тоже нравишься, – сказала она Тому, как маленькому, и ушла за кусты.
– Люди должны чаще делиться! – прокричал ей вслед Том. – Мир стал бы куда лучше, если бы люди делились друг с другом своими игрушками!
Смех Мэдисон громким эхом отозвался в нависающих над ними скалах.
– Он мне симпатичен, – сказала Лесли, доедая последний кусок пиццы. – И вам было бы намного проще, если бы вы признались в любви.
– Да, – согласилась Мэдисон, закуривая очередную сигарету. – Но мы будто договорились не поддаваться соблазнам.
– Это, наверное, трудно, – заметила Лесли, глядя на Мэдисон поверх стакана с кока-колой. – Вы были столько времени наедине…
– В первую ночь я просто мгновенно заснула, – улыбнулась Мэдисон. – Я очень устала. Вы не представляете, что такое ухаживать за Роджером круглые сутки! А на следующий день мы встретили друзей Тома. И я думаю, мы провели время лучше, чем вдвоем. Что бы мы с Томом делали? Всеми силами пытались удержаться, чтобы не наброситься друг на друга? А если бы зашли слишком далеко, я бы постоянно думала, что изменяю мужу!