Джейс прижал ее к себе, а его руки ласкали ее тело до тех пор, пока она не почувствовала, что не может дышать. Он неохотно высвободил Нэлли.
— Послушай, кажется, эта ночь будет очень длинной. Не перекусить ли нам чего-нибудь и поспать?
Нэлли бросила на него взгляд и поняла, что ей хотелось бы сейчас делать. Она хотела, чтобы Джейс любил ее. Вполне возможно, что это предел глупости и она потеряла единственный шанс выйти замуж и обрести свой дом, но она так желала провести эту ночь с любимым человеком.
Нэлли улыбнулась Джейсу и придвинула корзинку поближе к огню. Заглянув в корзинку и как будто не придавая значения своим словам, она сказала:
— Ты простудишься в мокрой одежде и умрешь. Лучше снять ее и закутаться в плед.
Джейс ничего не ответил. Нэлли не глядела на него, но услышала, как он встал и вышел в дальний угол комнаты.
Нэлли вся дрожала, вынимая из корзины пакеты с едой. Некоторые продукты были даже незнакомы ей. На дне корзины были три бутылки вина, шампанское и красивые хрустальные стаканы. Она удивилась, как они не разбилась. Бросив взгляд в сторону, Нэлли увидела босые ноги Джейса. Она стала рассматривать его. Ее взгляд медленно поднимался с его мускулистых икр до мощных бедер, а затем до маленького пледа на талии. Раньше она никогда в жизни не видела обнаженного мужчины, а теперь при вице широкой, плотной, скульптурно вылепленной груди Джейса у Нэлли пересохло во рту.
Она снова опустилась на пол, воскликнув:
— Вот это да! — и прошептала:
— Подумать только.
К своему ужасу, Джейс покраснел.
— Я… здесь есть что-нибудь поесть? Нэлли, не отрываясь, смотрела на него и молчала. Она никогда не думала, что нагой мужчина может быть так прекрасен.
— Шампанское. — Нагнувшись, Джейс поднял бутылку, умелым движением быстро выбил пробку и наполнил два стакана.
Один из них он протянул Нэлли. — За что будем пить?
— За любовь, — прошептала она. Ее глаза блуждали по его телу.
— О Боже, Нэлли, — прошептал Джейс, быстро отодвинул корзину и подошел к своей любимой. — Я не могу ждать нашей свадебной ночи. Я желал тебя с нашей первой встречи. — Он целовал ее в шею. — Я вел себя хорошо, старался держать себя в руках, не трогать тебя. Больше я не могу переносить эту пытку.
— Научи меня, — еле слышно сказала она. — Научи.
Не отвечая Нэлли, Джейс поцеловал ее в шею, а его рука осторожно снимала скатерть с ее плеч. Когда он наполовину обнажил ее тело, мягкая и гладкая кожа Нэлли ощутила его — волосатую и шероховатую. Тело Джейса было мощным и сильным. Она повела рукой по нему вниз, плед соскользнул на пол, и она почувствовала упругость его ягодиц.
— Нэлли, — прошептал он, прежде чем его губы прикоснулись к ее груди.
У нее не было слов передать всю остроту ощущения от их прикосновения. Было почти невыносимо, что мужчина, который многому научил ее и наделил величайшим даром — любовью, дает ей божественное физическое наслаждение.
Инстинктивно Нэлли подалась к нему, в то время как Джейс прикасаясь к ее коже, дошел до груди и стал целовать ее. Его рука спустилась по ее телу вниз, лаская его. Он провел рукой по внутренней части ее бедер, поглаживая и растирая мягкую, бархатистую кожу.
Нэлли посмотрела на него. Огонь камина освещал его лицо: глаза, полузакрытые от желания, слегка приоткрытые губы. Кончиками пальцев она нежно прикоснулась к ним, затем провела пальцами по шее, груди, по боку, бедрам.
Она закрыла глаза, обняла его. Джейс оказался над ней. Она не сознавала, что делает, но инстинкт, желание и любовь заставили всем телом прильнуть к нему.
Когда Джейс первый раз вошел в нее, Нэлли задохнулась от боли, но едва он начал выходить, как она прижала его к себе.
— Не уходи, — прошептала она. — Никогда.
Он медленно двигался с ней, иногда делая паузы, чтобы она привыкла к этому новому для нее ощущению.
— Нэлли, — шептала он. — Я… — Но страсть ослепила его. Да, он причинял ей боль, но эта поднимающаяся в нем сила, всепоглощающая страсть затронули ее женское начало, и она еще выше приподняла бедра, чтобы принять его.
С его последним толчком она обняла его ногами и притянула к себе еще ближе. Нэлли желала его всего, без остатка.
С минуту Джейс лежал на ней неподвижно, его тело покрылось потом.
— Я причинил тебе боль? — тихо спросил он.
— Нет, — ответила она, но это была полуправда.
— Нэлли, я хотел подождать. Я хотел, чтобы были кровать, красивый номер в отеле и…
Нэлли прикоснулась пальцем к его губам.
— Я счастлива. Я всегда буду помнить эту ночь. Когда я одна дома…
— Одна? — он приподнялся над ней. — Дома? Ты хочешь сказать, что до сих пор предпочитаешь их мне?
— Я думала, что ты возвращаешься в Мэн. Ведь сегодня утром ты упаковывал вещи.
Через секунду Джейс расслабился и лег рядом, заключив Нэлли в объятия.
— Полагаю, мне следовало бы это сделать в Чикаго, до того как я вернусь назад. Не уверен, что смогу это сделать без тебя. Моя семья, начиная от тетушек и кончая кузинами, все смеялись надо мной — я дома так томился от любви.
Единственное, чего я хотел, — это вернуться к тебе.
Нэлли прижалась щекой к обнаженной его груди.
— Когда ты уехал, я была так несчастна, что все ела пудами — кексы, пироги. Однажды съела целый жареный кострец.
Джейс провел рукой по ее телу, по плоскому животу, по худым бедрам и нахмурился:
— Что с тобой случилось? От тебя осталась половина.
— Не знаю в чем дело, но я худею с каждым днем. Разве я тебе такая не нравлюсь?
— Думаю, что со временем привыкну, но я бы не возражал, если ты захочешь немного поправиться.
Она улыбнулась ему.
— До этого все другие мужчины считали меня толстухой. Они…
— Толстухой? Ты выглядела великолепно! Нет, я не хочу сказать, что сейчас ты выглядишь хуже, чем раньше, но… Нэлли, я люблю тебя такой, какая ты есть. Если ты не из тех женщин, которые привередливы в еде. Я не переношу этого. Женщины должны смеяться и есть, петь и наслаждаться жизнью. — Джейс улыбнулся ей. — Они должны быть такими, какой ты была у Эвереттов с их детьми.
— Расскажи мне о твоих знакомых женщинах, которые смеются, едят и поют.
Он прижал Нэлли к себе и рассказал о своем детстве, когда рос в старом громадном доме. Он был полон счастливыми энергичными женщинами, приходившими петь с его матерью. Вспомнил он и о долгих, нескончаемых обедах, когда стол буквально ломился от всяких блюд и угощений. Бывало, эти женщины ели часами, смеялись, болтали и пели. Они часто спорили, как должна быть исполнена та или иная ария. Отец Джейса, Ринг, обычно сидел во главе стола и был одновременно ценителем и арбитром. Он просил их петь арии снова и снова, а потом говорил, что каждая из них — совершенство. Женщины всегда делали вид, что обижаются, но им нравилось видеть красивого мужчину в качестве обожающей аудитории.