Я пробралась сквозь жесткий кустарник изгороди и ступила на травянистую обочину, мама последовала за мной. Она обошла автомобиль, встала у водительской дверцы и опробовала ключ. Я расслышала знакомый щелчок, и замок тотчас открылся. Меня так и подмывало воскликнуть: «Я же говорила! Я же говорила!», но я подавила в себе этот детский порыв. Когда мама распахнула дверцу, в салоне зажегся свет, что удивило нас обеих. Мы проскользнули в машину и, словно застигнутые врасплох слепящими лучами прожекторов, быстро захлопнули свои двери.
Какое-то время мы молча сидели в темной машине. Я слышала, как мама пытается восстановить дыхание. От запаха табака, которым насквозь пропитался салон, у меня защипало в носу.
— Ладно, — прошептала она, — посмотрим, что здесь есть. — Она принялась лихорадочно шарить по потолку в поисках выключателя подсветки. — Где же этот чертов…
— Все в порядке, мам, — сказала я. — У меня же есть фонарь. Мы им воспользуемся.
Я зажгла фонарик, и мы спешно приступили к обыску салона. В своей безумной паранойе, я все ждала, что в любой момент на тропинку свернет чья-нибудь машина. Я достала из бардачка блокнот, исписанный какими-то цифрами — видимо, расчетами, — но не тронула конфеты, сигареты, парковочные талоны и целлофановый пакетик, в котором, как мне показалось, была травка: табачного цвета кубик с острым ароматом. В водительской дверце мама обнаружила дорожный атлас и забрала его, на случай, если в нем остались какие-то инкриминирующие отметки. На заднем сиденье валялся огромный тренч цвета хаки, я свернула его и перетащила к себе на переднее сиденье. Я посветила фонариком по полу, но ничего не обнаружила, кроме оберток от шоколадок и пустой бутылки водки.
— Отнести все это домой?
— Нет, — сказала мама. Фонарь так подсвечивал ее лицо, что оно было в уродливых желтых пятнах вперемешку с черными тенями. — Это займет много времени. Просто сложи в саду, за изгородью. Мы все заберем домой, когда вернемся.
Я вышла из машины и пролезла обратно сквозь изгородь, бросив блокнот с атласом на траву и накрыв их сверху тренчем. Нельзя было допустить, чтобы их сдуло ветром.
Как только я вернулась в машину, мама попыталась завести двигатель, но у нее так тряслись руки, что она никак не могла вставить ключ в замок зажигания. Пока она возилась с ним, другие ключи из связки громко звенели. Тут я кое-что вспомнила и нежно тронула ее за плечо. Она вздрогнула и сердито посмотрела на меня.
— Мама, мама, постой. Мы не заглянули в багажник!
Она ничего не сказала. Просто вылезла из машины и обошла ее сзади. Опять началась возня с ключами, но вот я услышала, как открылась крышка багажника и в следующее мгновение снова захлопнулась. Я попыталась разглядеть маму в зеркале заднего вида, но не увидела ее. Она как будто исчезла, растворилась в ночи. Где же она? — подумала я с нарастающей тревогой. Куда она делась? Я расслышала, как что-то тяжелое прорывается сквозь кусты в наш сад, и нервно обернулась, чувствуя, как от страха у меня округляются глаза. Что это было, черт возьми?
Вдруг резко распахнулась водительская дверца, и мама снова села за руль.
— Что это был за шум? — испуганно спросила я.
— Сумка с инструментами, — ответила она, слегка запыхавшись.
— Инструменты?
— В багажнике лежали. Я перетащила их в сад. Если они будут у нас, полиции они уже не помогут. Зачем рисковать?
— Мне показалось, звук такой, будто кто-то… — Но мой голос утонул в реве ожившего двигателя. Машина тронулась с места и соскочила с обочины. Скрипнула и застонала коробка передач, пока мама пыталась переключиться на вторую скорость, и мотор оглушительно зарычал на повышенных оборотах.
— Переключи передачу, мам! Переключи передачу, ради всего святого!
— Я пытаюсь, Шелли!
— Фары! Ты забыла включить фары!
Мы двигались в темноте, глубокой и беспросветной, как открытый космос; ориентироваться было совершенно невозможно. Мама шарила рукой по приборной панели в поисках выключателя фар, но вместо него пришли в действие дворники и с бешеной скоростью заскребли по лобовому стеклу. Мама, выругавшись, остановила их и снова попыталась найти нужный рычажок. Вот включился левый поворотник, нетерпеливо мигая на приборной панели, как нервный тик. Я мысленно взмолилась: «Пожалуйста, пусть только сейчас не появится другая машина, пусть только не появится другая машина! Она же врежется прямо в нас!»
Наконец мама отыскала выключатель фар, и поток желтого света озарил страшную опасность, угрожавшую нам.
Как оказалось, мы уже съехали с тропинки и приблизились к самому краю канавы, прорытой вдоль дороги. Я закричала, и мама резко вывернула руль. Я уже думала, что сейчас передние колеса провалятся в пропасть, но каким-то чудом все четыре колеса удержались. Мы с ускорением влетели на другой берег канавы, когда мама выровняла машину после головокружительного пируэта, и вот мы уже были на асфальте. Она все-таки нашла вторую передачу, и разъяренный двигатель успокоился, как голодный зверь, которому наконец-то кинули кусок мяса.
Коварные повороты «серпантина» мы преодолевали крадучись, мама все еще сражалась с незнакомой коробкой передач. Минут через пятнадцать мы выбрались на дорогу «Б», а потом и на шоссе, идущее к городу. Когда мы покинули спасительную темноту проселочных дорог и влились в поток транспорта на ярко освещенном шоссе, я почувствовала себя уязвимой и беззащитной. Я вжалась в сиденье и прикрыла рукой лицо. Что, если следом за нами едет приятель Пола Ханнигана и он узнает машину? Что он сделает, если увидит двух незнакомых женщин, которые управляют автомобилем его друга? Я заставила себя не думать об этом…
— Ты не можешь ехать быстрее, мам? — заныла я.
— Здесь скорость тридцать, Шелли. Еще не хватало, чтобы нас остановила дорожная полиция.
Я сползла ниже.
После пятнадцати минут агонии впереди засияли огни «Фармерз Харвест».
«Фармерз Харвест» — так называлась сеть ресторанов, стилизованных под старину, где официантки были переодеты в героинь романов Томаса Харди; на стенах были развешаны конская упряжь и старинный сельскохозяйственный инвентарь; цыплят подавали тушками, а томатный соус — в маленьких пакетиках, за которые приходилось доплачивать. Но, несмотря на такую сомнительную экзотику, отбою от посетителей не было. Когда мы проезжали мимо, мама часто говорила, что этот ресторан был «живым свидетельством» правоты одного острослова, который однажды заметил: «Какой вкус у массового потребителя? Да просто отвратительный!»
Мама притормозила, подала знак поворота налево и свернула на парковку ресторана с точностью и аккуратностью водителя-ученика на экзамене, стараясь не делать ничего такого, что могло бы привлечь к нам внимание. Она проехала между рядами припаркованных машин, направляясь в дальний сектор, где было много кустов и деревьев и не так много света. Мы заехали в самую даль, но свободных мест не было.