– Я думал, монахини ходят за пожертвованиями по двое, – заметил Джордж. – Кажется, на этом построен какой-то детективный роман.
– В тот раз приходила только одна, – отозвалась мисс Гилкрист. – Возможно, теперь им приходится на всем экономить. Как бы то ни было, это оказалась совсем другая монахиня, потому что та собирала деньги на орган для церкви Святого… кажется, Варнавы, а эта – на что-то связанное с детьми.
– Но черты лица у них были похожи? – заинтересованно осведомился Эркюль Пуаро.
Мисс Гилкрист обернулась к нему:
– Пожалуй, да. Та же верхняя губа – как будто там были усы. Думаю, это меня и встревожило – я вообще тогда нервничала и сразу припомнила истории из времен войны о монахинях, которые в действительности были мужчинами – людьми пятой колонны, сброшенными с парашютами. Конечно, потом я поняла, что это глупости.
– Монашеское одеяние – хорошая маскировка, – задумчиво промолвила Сьюзен. – Оно скрывает ноги.
– Все дело в том, – снова заговорил Джордж, – что люди редко смотрят друг на друга внимательно. Поэтому свидетели в суде так часто совершенно по-разному описывают одного и того же человека: высоким и низеньким, худым и толстым, блондином и брюнетом, в темном костюме и в светлом и так далее. Конечно, попадаются и надежные свидетели, но их нелегко определить.
– А иногда, – добавила Сьюзен, – смотришь на себя в зеркало и не знаешь, кто это. Выглядит вроде знакомо. Ты говоришь себе: «Это кто-то, кого я хорошо знаю», а потом внезапно понимаешь, что это ты и есть.
– Было бы куда труднее, – сказал Джордж, – если бы ты мог видеть себя какой ты есть, а не в зеркале.
– Почему? – озадаченным тоном спросила Розамунд.
– Потому что никто не видит себя так, как его видят другие. Все видят себя только в зеркальном – перевернутом отражении.
– Разве это что-то меняет?
– Конечно, – быстро ответила Сьюзен. – Ведь человеческие лица не полностью симметричны. У людей бывают неодинаковые брови, кривые рты, носы неправильной формы. Могу тебе продемонстрировать… У кого есть карандаш?
Кто-то извлек карандаш, и они начали экспериментировать, прикладывая карандаш к разным сторонам носа и со смехом подмечая различия в углах.
Атмосфера почти полностью разрядилась. Все пришли в хорошее настроение. Это уже не были наследники Ричарда Эбернети, собравшиеся для раздела имущества, – просто веселая компания, прибывшая в деревню на уик-энд.
Только Элен Эбернети сидела молча, погрузившись в раздумья.
Эркюль Пуаро со вздохом поднялся и вежливо пожелал хозяйке доброй ночи.
– Возможно, мадам, мне следует проститься. Мой поезд отбывает завтра в девять утра. Это очень рано. Поэтому позвольте поблагодарить вас сейчас за вашу доброту и гостеприимство. Дата передачи дома будет согласована с мистером Энтуислом – разумеется, с учетом ваших пожеланий.
– Мне подойдет любое время, мсье Понтарлье. Я… я уже закончила все, для чего приехала сюда.
– Вы вернетесь на свою виллу на Кипре?
– Да. – На губах Элен Эбернети мелькнула едва заметная улыбка.
– И вы не испытываете сожалений? – допытывался Пуаро.
– Покидая Англию? Или вы имеете в виду «Эндерби»?
– Я имею в виду этот дом.
– Нет. Какой смысл цепляться за прошлое? С прошлым нужно уметь расставаться.
– Да, если это возможно. – Пуаро виновато улыбнулся окружавшим его вежливым лицам. – Иногда прошлое не желает уходить в забвение. Оно стоит рядом и говорит: «Со мной еще не кончено».
Сьюзен с сомнением усмехнулась.
– Я говорю серьезно, – настаивал Пуаро.
– Вы хотите сказать, – спросил Майкл, – что ваши беженцы, прибыв сюда, не смогут полностью забыть о своих страданиях?
– Я не имею в виду моих беженцев.
– Он имеет в виду нас, дорогой, – сказала Розамунд. – Дядю Ричарда, тетю Кору, топор и все прочее. – Она обернулась к Пуаро: – Не так ли?
Пуаро внимательно посмотрел на нее:
– Почему вы так думаете, мадам?
– Потому что вы детектив и по этой причине оказались здесь. Ваша ООП… или как ее там – сплошная чушь, верно?
Последовала пауза. Пуаро ощущал повисшее в воздухе напряжение, хотя не сводил глаз с красивого и безмятежного лица Розамунд.
– Вы необычайно проницательны, мадам, – с поклоном сказал он.
– Вовсе нет, – отозвалась Розамунд. – Как-то раз вас показали мне в ресторане, и я запомнила вашу внешность.
– Однако вы не упоминали об этом – до сих пор?
– Я решила, что так будет забавнее.
– Девочка моя… – неуверенно заговорил Майкл.
Пуаро посмотрел на него. На лице актера был написан гнев и кое-что еще – возможно, страх.
Пуаро окинул взглядом остальных. Лицо Сьюзен было сердитым и настороженным, Грега – замкнутым и словно застывшим, мисс Гилкрист – глуповатым, с широко открытым ртом, Джорджа – напряженным и подозрительным, Элен – испуганным и встревоженным…
При сложившихся обстоятельствах выражения этих лиц казались вполне естественными. Пуаро жалел, что не видел их секундой раньше – когда слово «детектив» слетело с губ Розамунд. Теперь они, безусловно, выглядели не совсем так…
Пуаро расправил плечи и поклонился присутствующим. Иностранные обороты и акцент почти полностью исчезли из его речи.
– Да, – сказал он. – Я детектив.
На носу Джорджа Кроссфилда вновь появились белые вмятины.
– Кто прислал вас сюда? – осведомился он.
– Мне было поручено провести расследование обстоятельств смерти Ричарда Эбернети.
– Кем поручено?
– В данный момент это вас не касается. Но было бы хорошо, не так ли, если бы вы смогли полностью убедиться, что Ричард Эбернети умер естественной смертью?
– Конечно, он умер естественной смертью. Кто сказал, что это не так?
– Кора Ланскене. И теперь она также мертва.
Казалось, в комнате повеяло чем-то зловещим.
– Она сказала так в этой самой комнате, – кивнула Сьюзен. – Но я не думала, что…