– Да, у них три автоматчика оказалось. Один сразу оружие бросил, остальные пытались отстреливаться. Двоих сразу «сняли»… Я на минутку. Только чайник возьму. За пленными потом автобус пришлю.
– Не пролезет, товарищ подполковник, – вежливо отказался майор Старогоров.
– То есть? – переспросил Васильков.
– Наш контракт на должности «вертухаев» закончился, – подвел итог Владимир Алексеевич. – Начальство вызывает. Охраняйте своими силами. Мы поехали.
Владимир Алексеевич сделал знак рукой водителю. Радимов со Старогоровым стали открывать ворота.
– Полчаса еще, – взмолился Васильков. – От силы – час…
Кирпичников отрицательно покачал головой. Микроавтобус выехал на дорогу. Капитан с майором заскакивали в открытую дверцу уже на ходу.
– Милиции палец в рот положишь – не по локоть, а всего вместе с каблуками заглотят, – радуясь тому, что распрощались с местом испытания спецтехники, сказал Старогоров.
– Дверцу не закрыли, – не оборачиваясь, подсказал майору водитель. – Сильнее задвигайте. До щелчка. Машина новая, а замок уже перебирать надо…
Сначала отвезли Владимира Алексеевича, потом надо было развезти по домам остальных оперативников, и только Авсеев с Осмоловым возвращались на базу, чтобы сдать на склад оборудование.
Дверь подполковник Кирпичников открыл своим ключом. В прихожей его встретила жена, прикладывая палец к губам.
– Спит? – спросил подполковник.
– Только что уложила. У тебя в кабинете на диване постелила. Все беспокоился за машину. Он ее во дворе оставил.
– У нас двор спокойный, – Владимир Алексеевич разулся и прошел в большую комнату. Жена шла за ним следом.
– Будить? – спросила она, как только муж опустился в кресло.
– Сначала чаю попью. Пусть еще подремлет. Дорога скользкая и долгая. Устал, наверное. А потом назад ехать… Пусть подремлет. И я мысли в порядок приведу.
Это прозвучало как требование заварить свежий чай. Жена знала, какой чай любит Владимир Алексеевич, и поспешила на кухню. Но едва она позвала туда мужа, как вслед за ним появился достаточно молодой еще человек в гражданской одежде и чуть виновато представился:
– Следователь межрайонного следственного комитета пока еще при прокуратуре Сергей Сергеевич Водопьянов. Извините, Владимир Алексеевич, я тут с дороги слегка устал и с разрешения вашей супруги задремал. Мне еще назад ехать, а дорога скользкая… Еще раз извините.
– Почему «пока еще при прокуратуре»? – спросил Кирпичников.
– С нового года мы выходим из ее подчинения и становимся самостоятельным органом. Наверное, слышали. Об этом часто по телевидению говорят.
– Я телевизор не смотрю. Такое телевидение может нравиться только верхушке и людям малообразованным. Разумному человеку то, что творится на экране, претит. У нас народ не настолько вульгарный, чтобы считать такое телевидение нормальным.
Следователь старательно продемонстрировал сонный вид, который мешает ему воспринимать сказанное. И даже головой помотал, прогоняя остатки сна.
– Могли бы и еще поспать, – спокойно отреагировал на эту демонстрацию подполковник. – Это я распорядился предложить вам свой диван, – он и дома привычно оперировал уставными армейскими формулировками. – Но раз уж встали, будьте, как говорится, любезны, садитесь к столу. Я сам всегда сначала чай пью, отдыхаю так, чтобы напряжение дня сбросить, а потом уже спокойно ужинаю. Привычка с давних пор. Сейчас чайку попьем, поговорим, потом поужинаем, а дальше на ваше усмотрение – можете у нас переночевать, места не жалко, за постой мы не берем. Можете…
– Я бы предпочел остаться без ужина и пораньше выехать, чтобы домой до утра добраться. Меня на службе ждут. Будут готовы результаты всех экспертиз.
– Тогда можно разговаривать за чаем. Или вам это помешает вести протокол?
– Если вы не против, я просто запишу разговор на диктофон, вы подпишете чистый бланк, а я потом расшифрую текст. Подписывать нужно на каждой странице: «С моих слов записано верно» – и поставить подпись и дату.
Владимир Алексеевич пару секунд подумал и отказался от такого удобного варианта.
– Извините, меня служба приучила подписывать только то, что я вижу своими глазами. Пустые страницы я никогда не подписываю.
В самом деле, неизвестно было, что взбредет в голову этому молодому следователю и что он может внести в протокол. Вдруг пожелает обвинить кого-то и воспользуется при этом бездумностью свидетеля.
– Как хотите, – следователь чуть-чуть обиделся. – Тогда придется мне обойтись без чая.
– Я понимаю, служба, – с легкой иронией вздохнут подполковник Кирпичников. – Готовьте свои бумаги. Ручку дать?
– Спасибо. У меня все есть, – следователь расстегнул молнию на потертой кожаной папке.
Разговор оказался таким продолжительным, что без ужина рисковал остаться не только сам следователь, но и подполковник Кирпичников. По крайней мере, он, в лучшем случае, рисковал сменить поздний ужин на ранний завтрак. Но при этом, слушая то, что следователь называл вопросами, Владимир Алексеевич мысленно несколько раз похвалил себя за предусмотрительность, не позволившую ему подписать чистые бланки протокола допроса. Похоже, прокурорский был готов такого понаписать, что бедный отец Викентий, наверное, в гробу как вентилятор вертелся бы. Причем свое невесть как сложившееся мнение о священнике следователь считал единственно правильным и очень старался, чтобы подполковник Кирпичников с ним согласился. А слова Владимира Алексеевича о том, что он почти не знал священника и слишком мало с ним общался, чтобы составить более-менее цельное представление об этом человеке, представитель закона полностью игнорировал. При этом его вообще, похоже, не интересовали никакие конкретные факты, на которые мог обратить внимание подполковник спецназа ГРУ. То есть человек, в силу специфики своей работы приученный замечать то, что от постороннего неподготовленного взгляда, как правило, ускользает.
Не интересовало его и то, что в действительности говорил отец Викентий в их последнюю встречу, такую близкую к мгновению его смерти. Зато интересовали разговоры, которые вел священник до этого. Но только в той интерпретации, которую следователь предлагал сам, надеясь на согласие подполковника. В итоге выходило, что иерей Колпаков был чуть ли не ненавистником существующего в России даже не строя, а общества, и людей, из которых это общество состоит, противником православной церкви и раскольником, сеющим смуту среди прихожан, разжигающим межнациональную рознь. В общих чертах следователь хотел добиться от Кирпичникова именно этих слов для характеристики священника, которую Владимир Алексеевич не давал, но желал дать сам следователь или тот, кто им руководил.
Ответы подполковника Кирпичникова, чем дольше длился разговор, становились более краткими и однозначными. Он уже начал кое-что понимать. А следователь слишком много писал в протоколе. Явно писал многократно больше, чем Владимир Алексеевич говорил. А когда писать закончил, передвинул по столу четыре заполненных бланка.