* * *
Капитан вернулся к укреплениям перед перевалом, сделанным очень быстро, но все же основательно. В них даже были мелкие окопчики, позволяющие занимать удобное положение при стрельбе лежа.
Здесь, пока не поступил тревожный сигнал от дозорных, можно было не прятаться от автоматных очередей или от одиночных выстрелов снайпера. И потому все солдаты сидели неподалеку от своих окопов, готовые в считаные секунды занять боевую позицию. Герасимов нашел подходящий камень, чтобы присесть. Ему даже не нужно было каким-то словом или жестом привлекать к себе внимание, потому что все и так на него смотрели.
– Есть ли среди вас охотники? Не те, кто один раз сходил уток пострелять, такими не интересуюсь. А настоящие, серьезные?
Пауза длилась недолго. Радимов отложил в сторону тубу гранатомета.
– Я сам-то, товарищ капитан, не слишком, а вот отец и дед у меня – это да… Они настоящие охотники были. Отец до сих пор покоя не знает, хотя дичи в наших местах не стало. Как и везде, впрочем…
– А волков они стреляли?
– Я в детстве, помню, на волчьей шкуре спал.
– А рассказы про волков ты слышал? – спросил капитан.
– Конечно, слышал, – неохотно ответил гранатометчик. – Это вы про тех… – Он кивнул в сторону тропы, ведущей к лесу леса.
– Да, про тех. Ты сможешь отличить голос настоящего волка от человеческого подражания ему?
Радимов вздохнул:
– Отличу. Каждый человек сам отличит. По ощущениям… Я в каком-то журнале читал научную статью про волчий вой. Он звучит так, что действует на участки головного мозга, которые у людей и зверей отвечают за страх. Внизу не люди выли. Люди так не сумеют. Это был натуральный волчий вой…
– Тогда скажи мне вот что…
– Откуда в это время года стая?
– Да.
– Сам об этом думаю, товарищ капитан. Не должны волки летом стаями ходить. Они – не собаки. Собаки могут. Одичавшие, я имею в виду. Но даже полностью одичавшие собаки не воют по-волчьи. И вообще вой собак идет в другом звуковом диапазоне. Не знаю, одним словом…
– А это и не волки, – сказал солдат с левого фланга. Его позиция была наверху, на скале, голос был слышен, но самого солдата не было видно. – Нам старики в ауле говорили, что это оборотни. Они уже много лет здесь обитают. Еще в Первую чеченскую войну из Чечни пришли и покоя пастухам не дают. Захотят – в людей обратятся, подойдут, бывало, в горах с пастухами поговорят. Захотят – станут волками и у тех же пастухов ягнят украдут. Иногда и на людей нападают.
– У пастухов здесь собаки свирепые. Я видел раз… – рассудительно заметил Радимов. – Стадо маленькое, три десятка овец, и пять собак. Кавказские овчарки. Ни одному оборотню мало не покажется. Эти псы ни оборотня в виде волка, ни волка в человеческом обличье к пастухам не подпустят. Они никого не пощадят.
– А собаки оборотней боятся, – уверенно заявил солдат с верхней позиции. – И в человеческом облике, и в зверином. И потому, как старики говорили, пропускали их к пастухам. Поэтому те и поняли, что это оборотни, что собаки их испугались…
Радимов только вздохнул. Спорить на такую скользкую тему он не желал. И вообще, как можно говорить о том, чего не знаешь. И разговор о волках и оборотнях заглох сам собой.
Капитан Герасимов еще раз поднялся на седловину перевала и прислушался. Звука вертолетных двигателей уже совершенно не было слышно. Быстро улетели. Могли бы, конечно, и дальше пролететь, но не рискнули. Предпочли доставить спецназовцам удовольствие от пешей горной прогулки. По местности, где водятся волки-оборотни. Впрочем, оборотни были с другой стороны хребта, и думать о них не хотелось, потому что думы эти приятными и радостными быть не могли и мешали сосредоточиться на боевой обстановке. Но все же узнать, чем пугали солдат старики в ауле, было необходимо. И Герасимов полез на скалу, где должен был находиться тот самый солдат, который только что разговаривал с Радимовым.
К удивлению капитана, на скале никого не оказалось. Там был выложен небольшой бруствер, но окопчика не было. Впрочем, окопчик вырыть здесь было трудно, поскольку земля покрывала монолитный камень только тонким слоем. А солдат куда-то пропал.
Капитан посмотрел со скалы. Все солдаты сидели внизу.
– Радимов! Здесь, на скале, кто сидел?
– Рядовой Бапынаев, товарищ капитан.
Бапынаева хотел взять с собой лейтенант Локтионов. Это Герасимов помнил точно.
– А где он?
– Не могу знать, товарищ капитан.
– А кто с командиром взвода ушел?
– Кажется, Бапынаев и должен был… – неуверенно ответил гранатометчик.
– А кто вместо него здесь засел?
– Не могу знать, товарищ капитан.
– Что ты заладил одно и то же. Ты с кем об оборотнях и собаках сейчас разговаривал?
– Кажется, с Бапынаевым… – неуверенно пожал плечами Радимов.
Капитан обреченно махнул рукой. Что-то непонятное творилось вокруг, и нельзя было на этом зацикливаться, потому что оно помешает провести операцию как полагается. И на ситуации с Бапынаевым внимание заострять было нельзя, потому что такие разговоры могут вселить в солдат неуверенность. А неуверенность при выполнении задания, которое собрался дать своей роте капитан Герасимов, может иметь плачевные последствия…
* * *
Только тренированная воля капитана Герасимова, человека совсем не суеверного и не материалиста, потому что в церковь он время от времени ходил и ставил свечки за своих умерших родителей, за погибших друзей, да и за собственное здравие тоже, смогла заставить его выбросить из головы все мысли о волках и оборотнях. Необходимо было сосредоточиться на том, как рота будет входить в лес. Внешне этот вроде бы простой маневр может в действительности оказаться сложным и опасным, тем более что уже была возможность убедиться, что бандитами руководит человек хладнокровный и опытный. Если боевики просто отступили на пару десятков метров и залегли там, удачно замаскировавшись, они имеют возможность подпустить военных разведчиков на дистанцию убийственного кинжального огня и произвести залповый расстрел. Естественно, что в таких залпах применяются не отсеченные одиночные выстрелы, а короткие и жестокие очереди. За пять секунд можно успеть дать пять прицельных очередей. А если эти очереди будут давать пятьдесят человек, то они в состоянии уничтожить и крупный отряд наступающих. И потому осторожность требовалось проявлять предельную и о безопасности роты необходимо было позаботиться.
Капитан снова спустился к наблюдателям дозора и вновь раз за разом осматривал каждый доступный для внимания участок леса. В одном месте показалось, что из кустов торчит пулеметный ствол. Но сказать категорично, что это так, тоже было нельзя. Это мог быть простой сучок дерева, обладающий причудливой формой, а воображение дорисовывало правильность очертаний. Однако Герасимов всегда предпочитал перестраховаться и не надеяться на случайность или везучесть. В данном случае он отвечал не только за себя, но и за жизнь солдат своей роты, а это накладывало на командира дополнительные обязательства. Это там где-то, в высоких штабах, где солдат в лицо не знают, где их вообще не видят и все солдаты и офицеры являются только лишь боевыми единицами, из которых составляется выполнение общих планов, могут позволить себе и риск, которого можно было бы избежать, и вообще порой приносят кого-то в жертву, чтобы добиться стратегической цели. Ротному так нельзя. И не только потому, что ему предстоит писать потом письма матерям и отцам погибших солдат, но и просто по-человечески – нельзя. Это заставляло Герасимова обдумывать каждую деталь предстоящей операции.