Остановился на красный свет, глянул в зеркало – вдруг видит, что очкастый пижон вылез из тачки и покупает в киоске букет цветов. Это на работу-то? То есть, может, конечно, там у кого-нибудь день рождения или еще какой праздник, но красные розы, да еще столько?
Сердце у Сергея в Режим не сорвалось, но екнуть екнуло.
Поотстал он, пристроился за «гольфом» сзади.
Через центр пижон промахнул без остановок, вырулил на Волгоградку. Вряд ли он так далеко на работу ездит, на другой конец города, прикидывал Дронов, это в час пик часа два пропилишь.
И точно. Мужик ехал не на работу. Остановился у жилой пятиэтажки, недалеко от Кузьминского парка.
Меньше часа прождал Сергей во дворе, наугад шаря биноклем по окнам.
Потом из подъезда вышел очкастый. За руку с Марией. И оба смеются.
Сергей тоже засмеялся – так хорошо ему стало, когда он ее увидел, после двести шестнадцати дней разлуки.
Это уж потом, секунд через пять, когда они прошли совсем близко и стало видно, какая довольная у гнойного подонка морда, Дронов подавился смехом и вцепился руками в руль. Чтоб не убить.
Дело было важное, самое важное на свете, наломать дров нельзя. И Сергей решил не торопиться, теперь никуда не денутся.
Несколько дней ушло на сбор информации, зато он вызнал об очкастом воре всё.
Непонятно было только, что Мария нашла в этом хлюпике. По всем статьям был Дарновский против Сергея полное чмо: и по внешним данным, и по богатству, да еще женатый. Как это он может жить со своей губастой шваброй, когда есть Мария? Загадка.
Другая загадка: Дронов ни разу не видел, чтобы гнойник обнимал Марию или целовал.
В доме напротив Сергей снял квартиру, поставил хорошую оптику, с тепловизором, чтоб сквозь занавески было видно. Думал, увижу, как они там в койке кувыркаются – умру. Но ничего такого не произошло, ни разу. Мария и Дарновский обычно просто сидели друг напротив друга и молчали. Или пили чай. Или смотрели телевизор. А вечером он уезжал домой на Вернадского, и она оставалась одна.
И назначил Дронов день, когда распутает все эти загадки. И разберется с Марией – раз и навсегда.
Особенный день, десятое мая. Ровно год с тех пор, как увидел ее впервые.
Десятого мая всё началось, пускай десятого и закончится.
На подоконнике, рядом с установленной на треноге трубой для подглядывания (какое-то у нее имелось специальное название, не вспомнить), лежал пистолет. У Мюллера позаимствовал. Не для очкастого подонка – тому достаточно будет разок врезать, как тогда Федулу. Но ударить Марию невозможно. Совсем. Для того и понадобился «Макаров».
Задать ей один вопрос: «Почему?» Ответить она не ответит, но, может, хоть по глазам что-то станет ясно. После одним выстрелом ее, другим себя.
Такой примерно у Дронова выработался план.
С раннего утра он засел у своей хитрой трубы, подглядывал. Сначала особенно не за чем было. Мария лежала на кровати. Спала. По комнате гуляли солнечные зайчики.
Потом появился этот – со здоровенным букетом, с какими-то пакетами. Будто догадался, что день сегодня особенный. Самый последний из дней. Во всяком случае для трех заинтересованных лиц.
Мария надела что-то белое, гнойник накрыл на стол. Бутылку поставил. В принципе можно было уже идти к ним туда, подводить черту, но Сергей медлил. Хотел понять, что у них за праздник такой.
И домедлился.
Дарновский, гнида, облапил Марию, стал на ней платье расстегивать, а она стоит, руки опустила, не возражает.
Дальше Сергей смотреть не смог. Режим вспенил ему кровь, сорвал с места и десять, а может и пять секунд спустя Дронов был уже в доме напротив, возле кожаной двери. В руке держал маленькую сумочку на петле (называется – барсетка). В сумочке пистолет. Не бежать же было через двор с волыной наперевес.
Звонил-звонил, стучал-стучал – не открыли. Ему показалось, что он целую вечность жал на кнопку и молотил по косяку, но это из-за Метронома.
Надоело. Отскочил, двинул по двери ногой. Хороший получился удар: створка влетела внутрь, петли вывернуло с мясом.
Навстречу гнойный подонок, по пояс голый. Глаза выпучены, губа отвисла.
А за его спиной, в комнате, стояла Мария, в чем мать родила – точь-в-точь такая, как снилась Дронову по ночам. Тварь!
Роберта этого щуплого он просто толкнул, так что тот подлетел в воздух и плюхнулся на скатерть, а потом вместе со столом завалился на пол.
Под ногами у Сергея тоже стукнуло, железом. Ремень барсетки оборвался. Хрен с ней.
Мария нагнулась, подняла и натянула платье. Это ранило больше всего. Значит, от очкастого не прикрывалась, а тут застеснялась!
– Ты… с ним? – глупо, бестолково забормотал Сергей. – Ты к нему… почему?
Она смотрела своими глазищами, в которых не было ни страха, ни вины. И, само собой, молчала – немая же.
Тогда он спросил про главное:
– Ты этого, да? Любишь?
Мария кивнула, взгляда не отвела.
Дронов чуть не всхлипнул. Хотя почему «чуть» – всхлипнул, да еще как.
– А… а меня?
И снова она кивнула. Между прочим, смотрела на него ласково, хорошо смотрела. Как в те времена. Сергей перестал вообще что-либо понимать.
– Любишь меня? – переспросил он.
Кивнула в третий раз, да еще подошла и погладила по щеке, по подбородку – Дронова дернуло, как током.
Сзади раздался шорох. Сергей растерянно оглянулся. Это подонок очухался. Уставился Дронову в глаза, ощерил зубы.
«Хорошо что у меня сумка с пистолетом упала, – подумал Сергей, – а то натворил бы я дел. Любит! Она меня любит!»
Он осторожно взял ее за плечи, посмотрел в глаза и убедился: любит, без вопросов.
«Токо-так» стихло. И вообще тихо стало, всё вокруг успокоилось.
Дарновский на четвереньках полз к двери, его шатало из стороны в сторону. Пускай уматывает, его счастье.
– Я… я без тебя… я с ума сошел… – дрожащим голосом проговорил Сергей. – В натуре сдвинулся.