Почему же он сделал это?
Почему?
Она была очень красива. Английская роза. Принцесса. Его затянул калейдоскоп воспоминаний. Она могла есть все, что хотела, и никогда не прибавляла в весе. Она любила есть. Жареные морские языки в ярд длиной. Тушеное мясо с луком. Большие липкие пончики, наполненные сливочным кремом. Он вспомнил, как однажды, во время их медового месяца, она положила пончик ему в рот, а затем, смеясь и в шутку ворча на него, будто на непослушного ребенка, слизала сахар с его губ.
И вот теперь она мертва.
Зажата искореженным металлом разбитой машины, в крови, со сломанными костями, без движения. Рядом сдувшаяся аварийная подушка, как гротескная пародия на использованный презерватив. Окровавленное, мертвое лицо водителя фургона, с которым они столкнулись лоб в лоб, его обвиняющий взгляд сквозь ветровое стекло в трещинах. Спасатели, пилами пробивающие себе путь внутрь машины. Зеваки, собравшиеся вокруг.
Твоя вина… твоя вина… твоя вина.
Воспоминания, которых он не хотел бы иметь и с которыми вынужден сражаться.
Каждый день, каждую ночь его разум возвращался к тому несчастному случаю. В его мозгу была надежно закрытая предохранительная дверь, за которой находились несколько секунд его жизни – двадцать, может быть тридцать, в течение которых перевернулся его мир. Он не мог добраться до них, не мог подобрать ни ключей, ни комбинации цифр, которая бы открыла замок.
Когда-то, когда все еще было хорошо, у них было обыкновение вести задушевные разговоры, какие влюбленные обычно ведут за бутылкой вина или свернувшись калачиком в постели. Иногда они говорили о смерти – что будет, если один из них потеряет другого. Кэти всегда говорила, что ей было бы очень грустно думать, что, если она умрет, он больше никогда не будет счастлив. Она заставила его клятвенно пообещать, что он постарается двигаться вперед, найти кого-нибудь, начать новую жизнь.
И теперь воспоминание о ее душевном благородстве сгибало его в дугу всякий раз, когда он смотрел на лежащую на его столе визитную карточку Аманды Кэпстик:
«20–20 Вижн продакшнз лтд.
Аманда Кэпстик.
Продюсер».
Он снова взглянул на некролог в «Таймс». Глория Ламарк.
Передозировка лекарственных средств…
Он уже знал его практически наизусть.
9 июля в Лондоне, в возрасте пятидесяти девяти лет, от передозировки лекарственных средств умерла Глория Ламарк, киноактриса. Она родилась в Ноттингеме 8 августа 1928 года.
Ее карьера достигла своего пика в пятидесятых годах. Критики того времени называли ее английской Брижит Бардо, хотя во многих отношениях Глория Ламарк была более одаренной актрисой. Среди ее многочисленных достижений можно назвать роли в таких фильмах, как «Дело „Арбутнот“» (режиссер Бэзил Риардон), «Штормовое предупреждение» (режиссер Кэрол Рид) и ее самый успешный фильм «Крылья пустыни», где ее партнером стал Бен Газзара. Глория Ламарк впервые вышла на сцену в трехлетнем возрасте, в постановке «Матушка-гусыня» Ноттингемского драматического театра. Ее муж, немецкий промышленник Дитер Бух, умер в 1967 году. Она оставила после себя сына Томаса.
Майкл засунул газету в ящик стола, как будто, если ее не будет перед глазами, его вина улетучится сама собой. Это действие прямо противоречило тем советам, которые он давал своим пациентам. Встречайте грудью свои проблемы, свои страхи, своих демонов и чудовищ. Не прячьте их в дальний ящик.
Передозировка лекарственных средств.
Это случается с каждым психиатром, однако от этого не легче. Глория Ламарк никогда ему особенно не нравилась, но его личное отношение к ней не влияло на то, как глубоко он переживал ее смерть. Его работа – помогать людям, а не судить их. И его постигла неудача.
Хуже всего было то, что он точно знал, почему так случилось. Он затронул тему, которую не следовало затрагивать. Глория Ламарк была к этому не готова.
Майкл снял очки и закрыл лицо ладонями. Господи, как я мог быть так глуп?
Затрещал телефон. Он поднял трубку и услышал голос Тельмы:
– Уже можно впустить к вам миссис Казан?
– Еще пару минут, – попросил он.
Он снова посмотрел на визитку Аманды Кэпстик, вспомнил, как она улыбалась ему из аппаратной. Вспомнил тепло, которое она излучала. Стараясь не смотреть на фотографию Кэти, набрал номер. Телефонистка попросила его подождать, и через несколько секунд ожидания он услышал голос Аманды. Кажется, она была рада его слышать.
– Вы были великолепны, – сказала она. – Прошлым вечером, на передаче. Я под большим впечатлением.
– Мм… Спасибо!
– Не благодарите, все на самом деле прошло очень хорошо. Мы наверняка включим фрагмент передачи в фильм.
– Я очень рад. Э… Слушайте. – Ему неожиданно стало жарко, лоб вспыхнул огнем. – Я… мне дали два билета в «Глобус», на следующий четверг. «Мера за меру», вечерний спектакль. Вы еще не видели его? Не хотели бы сходить?
Она ответила, что спектакля не видела и вообще в «Глобусе» ни разу не была. Конечно, она хотела бы сходить. Судя по голосу, она была в восторге от его предложения. Она сказала, что видела телевизионную версию, но никогда не видела, как эту пьесу играют вживую.
Майкл положил трубку с чувством душевного подъема. У него получилось. Он назначил свидание.
Через целых семь дней, но это не имело значения. В первый раз за три года он будет чего-то ждать.
Тельма позвонила снова. На этот раз назойливый звонок, в котором звучала настойчивость, ничуть не расстроил Майкла.
– Тина, посмотри! Ты попала в «Ивнинг стандард»!
Томас Ламарк склонился над операционным столом, держа газету перед закрытыми глазами Тины Маккей.
Ее лицо было бледным. Темные круги вокруг глаз. Струйка крови стекала из угла рта. Она плохо выглядела.
Ей отдали не всю первую полосу – главная статья была посвящена Ольстеру, – но на единственной фотографии, помещенной на эту страницу, было лицо Тины.
«ИСЧЕЗНОВЕНИЕ РЕДАКТОРА. ВОЗМОЖНО ПОХИЩЕНИЕ».
– Я единственный человек в мире, кто знает, где ты находишься, Тина. Что ты по этому поводу чувствуешь?
Ответа не было.
Он проверил ее кровяное давление. Оно было крайне низким. Пульс: 120. В катетерном мешке по-прежнему было совсем немного мочи. С тех пор как она попала сюда, он не давал ей ни пить, ни есть.
Как я мог забыть об этом?
Это беспокоило его. У него всегда были провалы в памяти, но сейчас, похоже, ситуация ухудшалась. Он с раскаянием посмотрел на женщину, пытаясь вспомнить, сколько она уже здесь. Почти неделю.
– Бедняжка, ты, должно быть, хочешь пить и есть. Я не собирался превращать твою жизнь в ад. Я хотел преподать тебе урок, наказать тебя, я хотел, чтобы ты научилась понимать, что такое боль, – ведь ты причинила столько боли моей матери. Но я не хотел быть с тобой жесток, не собирался лишать тебя воды и пищи. Понимаешь?