С трудом справившись с душившей ее яростью, она внимательно осмотрела Алека, пощупала ему голову, чтобы убедиться, что ничего не сломано. Потом она взяла сынишку на руки и понесла на кухню. Усадила его на стул, открыла морозилку и достала оттуда пакет с замороженным горошком. Обернув пакет кухонным полотенцем, она приложила его к лицу мальчика.
Он отворачивался, дергаясь от холода, но Вера уговорила его потерпеть, и малыш постепенно успокоился.
– Милый, за что папа тебя ударил?
– Я…я…я… – От пережитого мальчик начал заикаться.
На экране телевизора перед полицейским стоял Барт Симпсон; тот его обыскивал.
– Пора спать. Мамочка тебя уложит.
– Не-не-не-е-е-е-е-т!
Вера поняла, что Алек на грани истерики.
Она отнесла сынишку наверх, хотя тот рыдал и брыкался. Нежно уговаривала, утешала, успокаивала. Налила ванну, раздела его и посадила в воду. Алек перестал плакать.
– Милый, пожалуйста, расскажи, что сделал папа.
Мальчик молча сидел в ванне, пока она намыливала его, обливала водой, вытирала полотенцем.
– Скажи мне, сынок.
Но в Алеке как будто что-то сломалось. Вера отнесла его в постель, уложила, подоткнула одеяло. Он лежал молча, отстраненный, насупленный. Вера даже испугалась: сейчас сын был так похож на Росса! Та же насупленность, та же молчаливость, когда он рассержен или ему больно.
Вера взяла любимую книжку Алека, «Чарли и шоколадная фабрика», но он отвернулся к стене и сунул в рот большой палец. Наконец, измученная, Вера отложила книгу, поцеловала сына, пожелала ему спокойной ночи и выключила свет.
Алек тут же расплакался.
Она снова включила свет.
– В чем дело, милый? Хочешь, чтобы я оставила свет?
Он молча смотрел на нее огромными испуганными глазами; левая сторона лица распухла и покраснела.
– Оставить свет? – повторила она. – Поговори со мной, милый. Пожалуйста, скажи что-нибудь.
Вдруг он что-то быстро прошептал.
– Что? Не слышу. – Вера склонилась к сынишке.
– Пожалуйста, не пускай сюда папу! Не разрешай ему снова меня бить.
– Больше он тебя не ударит, – сказала Вера. – Обещаю.
Она выключила свет, закрыла дверь и немного постояла в коридоре. Убедившись, что мальчик заснул, она спустилась вниз и отправилась искать мужа.
Росс сидел в своем кабинете перед компьютером. Пиджак наброшен на спинку кресла, в пепельнице дымит сигара. По лицу текут слезы.
Вера закрыла за собой дверь и встала на пороге, скрестив руки на груди, пытаясь унять бушующий внутри вулкан.
– Ах ты, сволочь! – выговорила она. – Как ты посмел?
Ответа не последовало.
Уже не в силах сдерживаться, Вера закричала:
– Ты ударил моего ребенка, зверь! Ублюдок!
Опять – ни слова в ответ.
– Даю тебе десять секунд на то, чтобы ты ответил, за что ты его ударил. Или я вызываю полицию! – Помолчав, Вера добавила: – И еще… я хочу с тобой развестись.
Не отвечая, не отворачиваясь от монитора, Росс нажал клавишу. Через секунду до Веры донесся собственный голос – четкий и ясный:
«Здравствуйте, Оливер. Это Вера Рансом».
И потом такой же четкий и ясный голос Оливера Кэбота:
«Вера! Вот это сюрприз! Как я рад вас слышать! Как вы?»
Муж развернулся, и в этот момент Вера услышала свой ответ:
«Спасибо, хорошо. А как вы?»
«Отлично. А сейчас еще лучше – раз вы звоните!»
«Я… только хотела узнать… в силе ли еще ваше предложение показать мне клинику?»
«И пообедать. Я ставил условие, что угощу вас обедом».
Стараясь смотреть только на Росса, Вера услышала собственный радостный смех и ответ:
«Пообедать? С удовольствием».
Ее потрясла тишина. Те несколько секунд полной тишины, когда Росс выключил запись и облокотился о столешницу. Глаза распухли и покраснели от слез; на лице выражение крайнего отчаяния и обиды.
Прежняя Вера Рансом, та Вера, что существовала еще год назад, повела бы себя по-другому. Вероятнее всего, она кротко дала бы ему полный, подробный отчет о своих прегрешениях. Но сейчас она не испытывала никакого страха – наоборот. Она еще никогда не была так близка к тому, чтобы разорвать его на куски голыми руками.
– Ты прослушиваешь мои разговоры?
– Не без основания.
– Какого черта?! Кто дал тебе право думать, что ты имеешь право шпионить за мной? Так вот почему ты ударил ребенка! Трус! Ты избил сына, потому что это легче, чем бить меня?
Росс резко вскочил с места; стул на колесиках откатился в дальний угол комнаты.
– Ах ты, сука! Мне совсем нетрудно избить тебя!
– За что ты ударил Алека? Как ты посмел его бить?!
– Ты не справляешься со своими обязанностями, мать твою!
– Не смей ругаться!
– Позволяешь ему расшвыривать его гребаные игрушки по всему дому, а сама тем временем развлекаешься с любовниками! – Он начал угрожающе приближаться. – Кому-то нужно приучать ребенка к порядку, Вера, и, если у тебя нет времени, потому что ты слишком занята обслуживанием своих дружков, что ж, тем лучше. – Он ткнул себя пальцем в грудь. – Тогда его воспитанием займусь я, и сделаю все по-своему, объясню ему все на том языке, который он понимает. Ты слишком распустила его. Мальчишке нужна дисциплина!
– Дисциплина?! Забыл, что ты рассказывал мне о своем папаше?
Уголком глаза Вера подметила, как Росс сжал кулаки. Она прикрыла лицо руками, уверенная: сейчас он ударит.
– И как он в постели, твой так называемый доктор Кэбот? А, Вера? У него большой член? Расскажи мне о нем. Длинный он? Двадцать сантиметров? Двадцать пять? Обрезанный или нет? И что тебе нравится с ним делать? – Лицо его исказилось в мучительной гримасе. – Куда он его тебе вставляет, Вера?
Возвысив голос, но оставаясь внешне спокойной, она ответила:
– Ради бога, Росс, он действительно врач. Я пошла к нему, потому что он врач. Если ты забыл, последние две недели я чувствую себя просто отвратительно. Сначала по твоему настоянию я побывала на приеме у твоего друга, Джулса Риттермана – он такой душка, верно? Я была у него неделю назад, и он, как всегда, заверял, что со мной нет ничего страшного. Но после он ни разу мне не перезвонил. Я пошла к доктору Кэботу, потому что дошла до ручки! До ручки, Росс!
– Интересно знать, отчего же ты дошла до ручки? Так хотелось трахнуться?
– Я пошла к нему потому, что он врач.