Почти готово. Как будто следующий его шаг мог ему в чем-то помочь, Оливер навел на снимок курсор и щелкнул мышью. Ничего не изменилось. На экране по-прежнему была голова хирурга и что-то у него за спиной – похоже, книжные стеллажи.
Оливер зевнул. Гул компьютерного вентилятора в ночной тиши напомнил ему рев двигателей авиалайнера. С фотографии в черепаховой рамке на столе, под старинной бронзовой лампой, улыбался Джейк.
Веснушчатый Джейк с каштановой челкой и щербатой улыбкой – спереди не хватало двух зубов. Молочные зубы унесла «зубная фея», а коренным вырасти было не суждено.
Джейк навечно остался на снимке таким – замороженным во времени; Оливер сфотографировал его, когда он выбегал из парадной двери их дома на берегу океана в квартале «Венеция» в Санта-Монике, откуда открывался вид на канал и где пованивало нечистотами. Джейк на своем новеньком горном велосипеде… Он не представляет, какой ужас обрушится на него всего пять дней спустя.
К горлу подступил ком; так бывало всегда, когда он позволял себе предаться воспоминаниям. Оливер снова взглянул на монитор, передвинул курсор, прокрутил снимок вниз. Теперь он видел фотографию Росса Рансома целиком; к его разочарованию, больше никого на снимке не было. Не было Веры Рансом.
«Эх ты, мозгоправ дерьмовый, – подумал он. – Какому еще унылому ублюдку придет охота ночью бродить по Интернету в поисках фотографии чужой жены? Ты ведь с ней даже незнаком!»
Такой унылый ублюдок есть; он сам, Оливер Кэбот.
В машине молчание. Росс ведет быстро. Впереди петляет темная дорога, которую иногда прорезают яркие лучи света. Но чаще впереди и сзади никого нет. В салоне громко включена музыка – Брамс; скрипки выводят грустную мелодию, как будто скоро случится что-то плохое. Салон щегольского «астон-мартина» пропах дорогой кожей и сигарным дымом.
Отец Веры тоже курил сигары; запах сигар всегда напоминал Вере об отце и об их маленькой квартирке в доме на две семьи. Однажды у отца отказали руки; она тогда сидела у его кровати, а он упрямо сжимал губами мокрый окурок и, глядя на нее с жалкой улыбкой, говорил:
– Хорошо, что у меня еще открывается рот; по крайней мере, я могу поблагодарить Господа за то, что Он меня создал.
Вера вернулась мыслями к тому человеку – незнакомцу. Они случайно столкнулись у бара после того, как закончились речи. Он был один. Вере достаточно было сделать всего четыре шага, и она оказалась бы прямо перед ним. Росса поблизости не было; он остался сидеть за столом, увлеченный важным разговором. Всего четыре шага. Но вместо того, чтобы подойти к незнакомцу, Вера затеяла беседу с Фелисити Берд, женой гинеколога, знакомого Росса. Фелисити была одной из немногих жен врачей, которая нравилась Вере. В разговоре участвовала еще одна женщина; они говорили в основном об их поездке в Таиланд. Потом к ней подошел Росс и заявил, что хочет домой, так как завтра ему рано вставать.
– Я тебя видел, – спокойно заметил он.
– Ну и что?
Снова молчание. Только скрипки и ночь. Они проехали указатель «Брайтон». Двадцать девять километров. Вера прекрасно поняла, что муж имеет в виду. Бессмысленно что-либо отрицать, спорить, вступать в пустые пререкания. Несмотря на внешнюю невозмутимость, Росс внутри кипит от злости. Пусть перебесится, решила Вера. Может, к тому времени, как они приедут домой, он так утомится, что не станет устраивать скандал. Сейчас она как-то плохо себя чувствует для ссоры.
Она подумала об Алеке: сынишка, наверное, давно сладко спит, укрытый одеялом. За него не приходится беспокоиться; он обожает бабушку, которая его балует. Мама любит оставаться у них на ночь. Росс отвел ей в их доме настоящие апартаменты, несколько комнат. Сама мама, скорее всего, сейчас бодрствует; сидит перед огромным телевизором с полутораметровым экраном, курит одну сигарету за другой и смотрит кино посреди ночи… Так же было и в Верином детстве, когда мама составляла компанию прикованному к постели мужу, которого мучила бессонница.
Из книг, журнальных статей и разговоров со знакомыми Вера усвоила, что тещи редко ладят с зятьями. Но ее мать и Росс поладили с самого начала, и Росс всегда был добр к ней – и к отцу Веры в последние годы его жизни. В том-то и трудность: Вера не могла жаловаться маме на свои семейные неурядицы. Мать всегда отвечала: у всех случаются размолвки, взлеты и падения, а ей, Вере, нужно Бога благодарить за такого мужа. Перепады же настроения Росса и необъяснимые приступы ярости наверняка являются следствием стресса. У него очень тяжелая работа, и потом – его высокое положение в обществе…
Двадцать минут первого. Вера снова вспомнила о незнакомце за ужином. Интересно, как ей жилось бы с другим мужчиной, с другим мужем? Как ей вырваться из хватки Росса? И как быть с Алеком?..
Неожиданно изнутри подступила тошнота.
– Стой! Росс, скорее останови!
Ей показалось, что салон машины сжимается, давит на нее. Прижав руку ко рту, она успела подумать только: «Не здесь… не испачкать машину…»
Они резко затормозили у обочины. Вера отстегнула ремень безопасности, нащупала дверную ручку и, спотыкаясь, выбралась наружу. Лицо обдало холодом. Она упала на колени прямо на дорогу, и ее вырвало.
Прошло несколько секунд. Рука Росса у нее на лбу.
– Детка, милая, все хорошо, родная, все в порядке.
Лицо покрылось испариной. Снова тошнит… Ее опять вырвало. Росс крепко прижал ладонь к ее лбу – так делала мама в детстве, – уверенно поддерживая и вытирая ей губы своим платком.
Потом он отвел ее в машину, усадил ее на сиденье, откинул спинку назад, включил печку.
– Наверное, это все коктейль из морепродуктов, – заявил Росс. – Или креветки в кляре. Отравление морепродуктами сказывается через несколько часов.
Вера хотела сказать мужу, что тот ошибается: он ведь знает, что ей уже несколько дней так же плохо. Но она боялась говорить – боялась, что ее снова вырвет. Она откинула голову назад. Ее окружала темнота; только огни пролетали мимо. В салоне тоже мерцали какие-то огоньки. В контактных линзах было неудобно – Вере показалось, что они запотели. Она смутно сознавала, что едет в машине; шины шуршали то по асфальту, то по гравию. Иногда они останавливались или поворачивали. Они все ближе и ближе к дому.
К стакану воды.
Она сидела за широким сосновым столом. За окном лает Распутин. Наверное, гоняется за кроликом в парке. Росс позвал пса в дом. Часы на стене кухни показывают десять минут второго.
По полу мягко зашлепали собачьи лапы; подойдя к хозяйке, Распутин положил морду ей на колени.
– Привет, сладкий песик. Как ты?
Она погладила пса по шелковистой шерсти; тот поднял морду и выжидательно посмотрел большими глазами прямо в душу. Потом он легонько ткнулся в Веру носом. Улыбнувшись, она спросила:
– Печеньице хочешь?
Отодвинув голову Распутина, Вера достала печенье из кухонного шкафчика, скомандовала псу: «Сидеть!» – и сунула ему лакомство. Пока пес радостно грыз печенье, она подошла к раковине и прополоскала рот водой, стараясь избавиться от кислого привкуса рвоты.