Они спустились в темный, омерзительно пахнущий подвал и замерли у двери, перед которой горела свеча. Томас побренчал ключами перед носом своего брата, открыл дверь и вошел в огромное подвальное помещение.
В очаге с кирпичным дымоходом, устроенном у дальней стены, ярко горел огонь; треск поленьев, как ружейные выстрелы, эхом отдавался от кирпичных стен и каменного пола. На стенах висели каменные таблички; на некоторых были пятиконечные звезды, на других – ряды чисел. Черепа и кости людей и животных лежали на полках между горящими черными свечами.
В конце комнаты на возвышении, похожем на алтарь, стояла кровать, застланная покрывалом с бахромой. По углам торчали массивные черные свечи. На аналое лежала книга в кожаном переплете.
Пока солдаты, трепеща от страха, озирались по сторонам, человек в черной шляпе кивнул брату:
– Огни ада уже зажжены, милорд?
– Больше я не собираюсь играть в эти игры, Томас. Чего ты хочешь?
– Это не игра, Фрэнсис, уверяю тебя. Это то, что ты устроил себе сам. Я ухожу, мне предстоит проделать долгий путь до темноты. Так что с твоего позволения я удаляюсь. Оставляю тебя на попечении сержанта Прудлава. Он во всех отношениях прекрасный человек и отец троих мальчишек.
Томас кивнул сержанту с грубым тупым лицом и вышел. Не обращая внимания на крики брата, он плотно закрыл за собой дверь подвала.
– Значит, любите развлекаться с маленькими мальчиками, ваша светлость? – спросил сержант.
Взглянув на него, на каменные лица шестерых солдат, вельможа почувствовал не ярость, его охватил липкий, холодный страх.
– Ваше вторжение недопустимо, – выдавил он из себя.
– Еще одно небольшое вторжение, и мы тут же уйдем, милорд. – Сержант усмехнулся, солдаты тоже хрипло рассмеялись. Он кивнул им, и те впились в свою жертву стальной хваткой.
– Отпустите меня сейчас же, я приказываю! Что все это значит?
Сержант показал на кровать. Солдаты подтащили вельможу и бросили на кровать лицом вниз. Сержант снял шарф, которым был подпоясан, и завязал им рот своему пленнику, затянув его так сильно, что тот вскрикнул от боли. Затем осторожно задрал золоченый халат, обнажив костлявый зад вельможи. Фрэнсис задергался, пытаясь освободиться, и замычал громче. Солдаты действовали согласованно, словно все это им уже приходилось делать и раньше. Четверо из них всей своей тяжестью придавили к кровати руки и ноги жертвы, а двое других уселись ему на поясницу.
– Осторожно, не наставьте ему синяков, – распорядился сержант.
Он медленно подошел к очагу, наклонился и поднял кочергу, затем неторопливо приблизился к кровати и повертел кочергой перед глазами Фрэнсиса.
– Ты любишь развлекаться с задницами; посмотрим, как тебе понравится вот это, милорд.
Глаза вельможи расширились, выражение жестокости сменилось мольбой. В отчаянии он что-то неразборчиво пробормотал в повязку.
Сержант достал из-под мундира узкий полый бычий рог и проверил, проходит ли в него кочерга. Затем он положил руки на потные от страха ягодицы своего пленника и раздвинул их, открыв анальное отверстие. Поплевав на кончик рога, он снова примерился к отверстию и медленно, но решительно вставил рог внутрь, засовывая его все дальше и дальше.
– Мягко идет, милорд, – произнес он. – Не хотелось бы причинить вам боль.
Солдаты захохотали. Вельможа отчаянно сопротивлялся, его ягодицы бешено дергались, но сержант затолкал трубку внутрь еще на несколько дюймов, пока снаружи не остался лишь кончик.
Фрэнсис завыл от страха. По его спине ручьями тек пот. Сержант Прудлав поднес кочергу к огню и засунул ее конец глубоко в раскаленные угли. Вельможа замычал, пытаясь что-то сказать, но сержант хранил молчание, наблюдая за кочергой и натягивая толстую рукавицу.
Через несколько минут он вытащил кочергу. Отрезок в двенадцать дюймов на ее конце был раскален добела. Сержант прошел через комнату и поднес кочергу к лицу пленника.
– Приготовились, милорд?
Глаза вельможи были готовы вылезти из орбит. Сквозь кляп прорвался еще один протяжный стон и еще. Он пытался заговорить, давился собственной слюной и кашлял, затем снова в отчаянии пытался что-то произнести. Он рвался и метался, скинув со спины одного из солдат и высвободив руку. Но солдат тут же схватил его руку, прижав ее к кровати, а другой снова взобрался ему на спину. Сержант опять опустил кочергу в угли и подержал ее там несколько секунд рукой в перчатке. Вельможа выл не переставая.
Сержант вытащил кочергу, подошел к нему, обхватил рог, который выскользнул наружу на несколько дюймов, осторожно вставил в него раскаленный конец кочерги, словно меч в ножны, и твердой рукой с мрачной усмешкой на лице начал проталкивать ее внутрь.
Послышалось резкое шипение и булькающий звук, когда раскаленный металл прожег мягкую плоть прямой кишки. Сразу сладковато запахло горелым мясом.
Все тело вельможи сотрясалось в агонии, из-под кляпа раздался крик, словно вырвавшийся на свободу демон; казалось, он шел от потолка, от стен, от пола комнаты; леденящий душу вопль, становившийся с каждой секундой все сильнее и сильнее, в то время как сержант безжалостно проталкивал кочергу, держа ее обеими руками, поворачивая все дальше и дальше, пока кочерга не вошла по самую ручку.
Жертва выгнулась дугой, сбросив всех шестерых солдат. Его шея была скручена, как змея, голова едва не вывернулась назад, словно у него была сломана шея. Он посмотрел сержанту прямо в глаза, и на мгновение тому показалось, что пленник собирается встать с кровати. Затем рот вельможи исказился, будто начинал таять, и из горла вырвался тихий, едва различимый смертельный стон; он постепенно перерастал в рев, становясь все громче и громче, и наконец, достигнув крещендо, казалось, отделился от потерявшего человеческий облик существа на кровати и стал сгустком энергии.
Солдаты попятились, затыкая уши, не в силах выносить звук, грозящий взорваться у них в голове и разнести ее вдребезги. Даже сержант разжал руки и закрыл ими уши.
Еще долго после того, как кочерга уже остыла и тело вельможи неподвижно лежало в луже собственных выделений и рвоты, с вонзенными в ладони ногтями, они слышали этот крик, словно он навечно поселился в их головах.
26 марта 1988 года
Солнечным весенним утром по одной из улиц Лондона шагали отец и сын. Отец, высокий мужчина лет сорока, шел легким неторопливым шагом, расстегнув твидовое пальто фирмы «Харрис». Мысли его были где-то далеко, и, казалось, он совсем не замечал, что происходило вокруг.
Его волевое, открытое, красивое лицо имело добродушное или, скорее, рассеянное выражение. Длинные темные волосы, расчесанные на пробор, прикрывали уши и верхнюю часть воротника пальто. Его манера держаться была явно аристократичной, и, несмотря на деловой костюм, мужчина походил скорее на ученого, чем на бизнесмена.