Но Сюзи слепа.
Как же связаться с ней, размышляла Фрэнни, торопясь домой. Она знала, что мать Сюзи жила в Суссексе, и вспомнила, как Сюзи говорила ей, что это деревня, где когда-то жила Вирджиния Вульф. Родмелл! Память выдала название, хотя Фрэнни и недоумевала, как ей это удалось. Номер телефона раздобыть легко, Вербитен не слишком распространенная фамилия.
Она подобрала с пола в коридоре почту двухдневной давности: в основном счета и одно поздравление с днем рождения с итальянскими печатями и неапольской маркой; от ее тетки, каждый год посылавшей ей открытку, которая, успешно пробившись сквозь итальянскую почтовую службу, несмотря ни на что, приходила раньше времени. Фрэнни прошла в гостиную и набрала номер справочной, в ожидании ответа машинально разрисовывая конверт, в котором был счет за телефон.
«NON OMNIS MORIAR», – написала она заглавными буквами, затем быстро нацарапала названный номер и тут же набрала его.
Ей ответила женщина.
– Сейчас я позову ее. – Высокий голос имел легкий налет прокуренной хрипотцы. – Простите, кто это говорит?
– Фрэнни Монсанто. Мы учились вместе в университете.
Она услышала, как на том конце сняли трубку, и раздался дружелюбный бодрый голос Сюзи:
– Спэгс! Как дела?
Фрэнни словно вернулась в прошлое. Как будто они не виделись всего пару дней, а не три года.
– Хорошо, у меня все хорошо.
– Чем занимаешься?
Фрэнни рассказала. Сюзи, казалось, искренне интересовалась тем, где она работает, чем именно занималась после университета, с кем поддерживает отношения.
– Слушай, ты будешь в Суссексе в выходные? – спросила Фрэнни.
– Да, я здесь все время.
– Это не очень далеко от деревни под названием Местон, возле Льюиса?
– Нет, а что?
– Я собираюсь туда на уик-энд.
– Ради бога, Фрэнни! Это всего четыре мили от нас. Заезжай к нем, выпьем или пообедаем.
– С удовольствием. Когда удобно?
– В любое время. У меня нет никаких планов.
Фрэнни заколебалась.
– Сюзи, ты помнишь тот спиритический сеанс в подвале кафе моих родителей?
– Странно, что ты спрашиваешь.
– Почему?
– Фиби Хокинс спрашивала у меня то же самое.
– Когда? Недавно?
– Да, она позвонила по вторник вечером и сказала, что только что вернулась с похорон Меридит. Тогда-то она и спросила про этот сеанс с планшеткой. Спросила, не помню ли я, кто там был.
Фрэнни молчала. Похоже, Сюзи еще не слышала о несчастном случае с Фиби.
– И ты вспомнила?
– Я всегда вела дневник; я могла записать в нем имена. Но довольно трудно искать что-то в моем… – Голос оборвался.
– Может быть, я смогу тебе помочь. Мне кажется, я помню, но мне нужно знать точно.
– В чем дело, Фрэнни? Что случилось?
Фрэнни не хотелось обсуждать это по телефону.
– Подумай об этом до завтра, хорошо? Я понимаю, что все происходило давно. Попробуй, может, ты что-нибудь найдешь или вспомнишь?
– Да, – ответила Сюзи встревоженно. – Я постараюсь. Думаешь, что-нибудь…
– Не знаю. Я думаю, что это просто совпадение.
– Я тоже всегда так думала.
– Что?
– Я все время помнила то послание, которое передала мне планшетка.
– А что в нем было?
– Это было одно слово, больше ничего. Темнота.
Поток машин, направляющихся к югу от Лондона, медленно двинулся вперед и снова остановился. Оливер затормозил и перевел рычаг коробки передач «ренджровера» в нейтральное положение. Погода стояла ненастная: разбухшие от дождя плотные облака катились по голубому небу, деревья гнулись под порывами ветра, листья и пустые картонки катились по тротуарам.
На Оливере был тонкий синий джемпер поверх спортивной рубашки и синие джинсы, волосы были растрепаны, а сам он выглядел уставшим. Они сидели молча, оба погруженные в свои мысли, и Фрэнни подумала, не случилось ли с ним чего.
Фиби Хокинс. Фиби, вернувшись с похорон, сразу же позвонила Сюзи Вербитен, чтобы спросить, кто участвовал в том спиритическом сеансе. Затем она позвонила Фрэнни предупредить насчет числа двадцать шесть. Почему? Она вспомнила номерок в гардеробе художественной галереи в среду вечером, а потом это происшествие с машиной Оливера. Но это нелепо. Потом она подумала о том, что на следующей неделе будет день ее рождения, и что-то кольнуло ее. Ей исполнится двадцать шесть лет. Что знала Фиби?
Non omnis moriar. Чем старательнее она вспоминала, тем меньше была уверена. Она помнила, что испугалась, зажала уши, не желая слышать послание, предназначенное ей. Не просто испугалась – она помнила, что ее охватил ужас.
Планшетка передала каждому из них послание, но Фрэнни не помнила, что в них было. И она никогда не знала, в чем заключалось ее собственное, даже просила всех не говорить ей. Она знала, что иногда, услышав что-нибудь плохое, можно внушить себе, что это так и случится, и тем самым добиться того, что пророчество исполнится.
Темнота. Могла ли Сюзи Вербитен желать себе ослепнуть?
Оливер вдруг взял ее руку и поцеловал.
– Я еще не извинился за то, что рассердился на тебя в воскресенье. Прости.
Она покачала головой.
– Это моя вина. Мне было так больно, что я ничего не соображала. Я совсем не хотела обвинять Эдварда. Я просто…
Они выбрались на шоссе; здесь движение было менее интенсивным. Оливер нажал на газ, перестроился в другой ряд.
– Мне следовало объяснить тебе это раньше. – Он взъерошил правой рукой волосы, затем немного опустил стекло. Поток воздуха с шумом ворвался в салон. – У него есть поведенческие проблемы; то, что психиатры называют «ребенок с отклонениями». Я не знаю, в чем причина – в смерти матери или во мне.
– В тебе?
Он говорил тихо, не отрывая взгляд от дороги, и ей приходилось напрягать слух.
– У меня были не слишком близкие отношения с родителями. С семи лет меня отдали в школу-интернат, а по выходным за мной приглядывали слуги. У моей сестры и у меня были няни, даже когда мы стали уже довольно большими, и еще миссис Бикбейн. Мне никогда не удавалось сблизиться с матерью и отцом. И сейчас я с трудом схожусь с Эдвардом. Я знаю, что он нуждается во мне после смерти матери, но, боюсь, я не слишком преуспел с тех пор.
– Мне показалось, что вы отлично ладите, – произнесла она, сочувствуя ему. Сочувствуя его сыну. – Правда, я мало видела вас вместе… – Она остановилась, вспомнив Кингс-Кросс: раздражение Эдварда и беспомощность Оливера. Потом в памяти всплыло то утро, когда женщине отрезало голову на Полтри. Отец и сын, входившие в кафе, раздражение сына.