Она вывернула с Хэйвордс-стрит на сельскую дорогу и нажала на акселератор до отказа. Ей хотелось, чтобы машина шла быстрее, она заставляла ее нестись быстрее. Чтобы добраться домой.
И отыскать.
Автомобиль накренился, взвизгнул покрышками, когда Чарли вошла в поворот чересчур быстро. Она увидела, как водитель встречного автомобиля посмотрел на Чарли с тревогой, видимо подумав о возможном столкновении, но «ситроен» каким-то образом его избежал. Потом поворот пошел в другую сторону, и Чарли, крутанув руль, вонзила ногу в тормоз, срезала угол и едва-едва разъехалась с вильнувшим в сторону велосипедистом, погрозившим в воздухе кулаком. Господи, надо сбавить скорость! Она крепко вцепилась в руль, чувствуя, как вспотело лицо.
Небо почернело, когда она остановилась перед амбаром. Похоже, собиралась гроза. Чарли выбралась из автомобиля и захлопнула дверцу. Перейдя мостик над мельничным лотком, она побежала вверх по насыпному склону, а потом в лесок, следуя тем же путем, что и во время ретрогипноза. Порыв ветра протрещал в ветвях, и дождевые капли посыпались вниз.
Она протоптала себе дорожку через кусты папоротника к мшистой почве и посмотрела на высокие и тонкие грабы, криво растущие из дикого подлеска. Их ветви были перепутаны, некоторые из них полулежали, полулежали там, где им было суждено стоять, пока они не превратятся в труху и не уйдут обратно в землю. Биодеградация. Все как у людей.
Во время ретрогипноза здесь было темно, но она знала дорогу. Там по земле проходила небольшая выемка, этакая канавка перед густым кустом ежевики. Чарли взяла несколькими дюймами левее и двинулась сквозь густые заросли папоротника. Какая-то птичка прыгала в ветвях деревьев у нее над головой, щебеча, словно протекающий водопроводный кран. В отдалении пролаяла собака. Прогудел чей-то трактор. Лесок темнел, как бы растворяя отдельные деревья и смыкаясь вокруг нее.
Она задыхалась и тряслась, покрытая липким потом. Ей не хотелось оставаться здесь, хотелось повернуться, побежать к дому, закрыть двери на ночь, закрыться от этого куста ежевики, который, казалось, затягивал ее в себя и все разрастался, разрастался, пока она смотрела на него, обвивался вокруг ее лодыжек, приподнимал ее ноги. Внутри нее будто щелкали переключатели, меняя скорость крови, направляя кровь по другому пути, взбалтывая ее, забивая в нее кубики льда и отсасывая тепло, замораживая ее.
Проползая под этим кустом, расталкивая ветви с цеплявшимися за одежду колючками, Чарли задержала взгляд на какой-то сгнившей щепке или каком-то плоском корне.
Какой-то камень. Может, камень. Она надеялась, что это камень. Он, казалось, поднимался из ежевики к ней, таща за собой и куст. Не обращая внимания на царапающую ежевику, Чарли докарабкалась к нему на руках и коленях и вцепилась в ручку, вцепилась так, словно это был тот самый рычаг, которым можно перевернуть мир. Потом она отползла и встала, таща за собой и ветви, позволяя им рвать одежду, разрезать на руках кожу.
Она перевернула находку в руках, трогая холодный, заржавленный металл ножа с костяной ручкой, почерневший от времени и непогоды, с длинным зазубренным лезвием, изъеденным ржавчиной.
Тот самый нож, который она несла с собой во время ретрогипноза. Тот самый нож, которым она убила мастифа.
Почувствовав боль в пальце, как будто ее ужалили, Чарли увидела тоненькую струйку крови, появившуюся от кончика указательного пальца до первого сустава. Она отсосала кровь из пореза, который дошел прямо до кости.
Казалось, тысячи глаз наблюдают за ней из наступающей ночи. Ветер дергал ее волосы, а мысли будоражили сознание. Она перевязала порез носовым платком. От невозможности на чем-либо сосредоточиться мысли ее метались, пытаясь отыскать лучший ответ, чем тот, который у нее уже был.
Она убила собаку. Вот этим ножом. В другой жизни.
Чарли выбралась из куста ежевики, окончательно погубив свое льняное платье, и, спотыкаясь, побрела по леску к пруду. Хоть какое-то объяснение. Должно же быть хоть какое-нибудь объяснение. Ну хоть что-то.
По щеке скользнула капля, потом другая. В пруду, черном и беспокойном под поднимающимся ветром, плескались волны. Уставившись на нож, она испугалась, что порежется снова, порежется еще глубже.
Удостоверившись, что поблизости нет рыболовов, она что есть силы забросила нож в пруд. Достаточно далеко и достаточно глубоко, чтобы она не смогла пробраться сюда во сне и вытащить его обратно. Нож перевернулся в воздухе и, едва различимый, упал в воду с легким шлепком, словно подскочившая форель. Исчез. Больше он не существует.
Да он и никогда не существовал.
Чарли побрела к дому, стискивая палец через носовой платок, думая, надеясь, убеждая себя в том, что она порезала его о какой-то корень, а вовсе не о нож. Ножей ведь не находят под кустами. Никто и никогда не оставлял никакого ножа под кустом.
Она достала сумочку из «ситроена» и приблизилась к стене амбара, у которой сидел на цепи мастиф во время ретрогипноза. В сгущающейся темноте оно сливалось с кирпичами, и Чарли понадобилось время, чтобы различить его. Подойдя ближе, она протянула руку и коснулась кольца. Оно уже почти распалось от ржавчины, какой-то кусок отслоился и раскрошился в пыль в ее пальцах.
Безумие. Схожу с ума. Я жила в прошлых жизнях. Я убила собаку.
Дождь становился все сильнее, но она едва ли замечала его, впившись взглядом в этот амбар, с его летучими мышами, пауками и старым автомобилем, стоящим там как тайна. И в котором, в свою очередь, хранилась ее собственная тайна. Та жевательная резинка.
Войдя в дом, Чарли включила свет в маленьком темном коридоре и заперла за собой дверь. Не стало слышно завывания ветра, замолчала в мельничном лотке вода. Возникло ощущение, что время остановилось.
– Бен! Привет, малыш! – крикнула она. – Бен? – Она прошла по коридору, вошла в кухню. Тишина. – Бен?
Красный огонек на автоответчике неистово подмигивал из темноты. Дождь брызгал по окнам. Рывком открыв дверь в котельную, она увидела тусклое голубоватое пламя парового котла.
– Бен?
Она включила свет. Бен съежился у дальней стены, поскуливая. Его шерсть стояла дыбом вдоль всей спины, будто ее причесали не в ту сторону. Чарли подбежала к нему, опустилась на колени и обняла.
– Малыш? В чем дело?
Пес трясся, рядом с ним растеклась лужица мочи.
– Все хорошо, малыш, все хорошо.
Она погладила ему голову и почесала грудь. Паровой котел заискрился, заставив Чарли вскочить. Пламя заревело, в воздухе послышались шипение и звук вибрирующего металла.
– Что случилось? Тебе нехорошо? Почему тебя заперли здесь? Неужели кто-то из рабочих? Ну-ка, давай поужинаем.
Она прошла в кухню, достала мясо из холодильника и положила вместе с кусочками печенья в миску, рядом с корзиной. Бен все лежал, съежившись, в котельной, наблюдая за ней, а потом медленно, с опаской вышел оттуда. Автоответчик продолжал мигать. Окна тряслись от грохочущего ливня. Сушилка раскачивалась от ветра, поскрипывая блоками и перекладинами, отбрасывая тени, похожие на тюремные решетки.