Когда она спускалась по крутому склону, слева показалось озеро – зловещее безжизненное водное пространство со странным рукотворным островком в центре. В рекламе по продаже недвижимости говорилось, что это уникальный средневековый пруд, в котором якобы водятся редкостные карпы; в свое время это прельстило Дэвида больше, чем сами строения. Карпы, подумала она; есть люди, которые считают, что в поедании карпов заключен секрет вечной молодости.
Она проехала мимо огромного амбара без передней стенки, в котором рядом с пирамидой навоза стоял проржавевший трактор, и оказалась на грязном дворе перед покосившимся коттеджем, который служил Дэвиду домом и на короткое время стал им и для нее, пока холод и отъединенность от мира не выгнали ее отсюда.
Давно уже она тут не была, но почти ничего не изменилось. Конюшни в дальнем конце двора по-прежнему выглядели так, будто вот-вот рухнут, но свеженамалеванная надпись на стене гласила: «Приемная замка Хайтауэр». Она снова улыбнулась – абсурдная величественность названий всегда вызывала у нее улыбку. На пороге показался заляпанный грязью колли и сонно взглянул на нее.
– Привет, Венденж, – сказала она.
Пес махнул хвостом и опустил нос к земле, что-то вынюхивая. Она прошла мимо «лендровера» Дэвида, стоявшего у конюшни, открыла дверь приемной и вошла в холодную пыльную комнату с каменным полом и старым кухонным столом, на котором возвышался еще более старый кассовый аппарат. Тут же стояли полупустые бутылки с наклейками «Замок Хайтауэр»; из горлышек, словно криво напяленные шляпы, торчали пробки. Остальная часть помещения была доверху завалена ящиками белого картона, на которых зеленым было выведено все то же название – «Замок Хайтауэр». Она вышла, и за ней с громким стуком захлопнулась дверь.
Алекс пересекла длинный двор и подошла к высокому каменному амбару, который выглядел так, будто в свое время служил часовней. Она вошла внутрь. Тут было сыро и холодно и висел прокисший винный запах, как в пустой харчевне.
Ее муж, погруженный в раздумье, стоял в дальнем конце амбара между двумя массивными пластиковыми цистернами. Она прошла мимо давильни, выкрашенной в ярко-красный цвет, мимо пластиковых емкостей поменьше, стоявших в ряд, мимо огромного стеклянного резервуара, заполненного багровой жидкостью. Он поднял к носу стакан с вином, задумчиво понюхал его и выплеснул в канавку, выкопанную по центру амбара.
– Привет, Дэвид, – сказала она.
Он удивленно поднял на нее глаза.
– Боже милостивый! – Он улыбнулся и почесал бороду. – Ну ты меня и напугала!
– Прошу прощения.
Он подошел к ней с распростертыми руками; на нем были грязная джинсовая куртка и мятые шерстяные брюки. Она почувствовала прикосновение его щетины и холодную влажность губ.
– Ты тут не замерз?
– А разве холодно? Я и не заметил.
Она посмотрела, во что он обут.
– Мне думалось, фермеры носят сапоги, а не шлепанцы.
– Я не фермер, – обиженно сказал он. – Я хозяин замка.
– Прости, я и забыла, – улыбнулась она.
– Как бы там ни было, ногам в них тепло. Постой, ты должна это попробовать. – Дэвид подошел к одной из огромных цистерн, которая была открыта, и зачерпнул из нее полстакана вина. – Не обращай внимания на цвет; оно еще молодое и отфильтруется.
Она с сомнением посмотрела на мутную сероватую жидкость и понюхала ее: запах был мягкий, пахло цветами.
– Хорошо отдает в нос, а?
Она кивнула.
– Я еще прибавлю ему градусов. Но и так неплохо, а?
Она попробовала вино и поморщилась – оно было очень холодное, потом покорно покатала его во рту, ожидая указания – то ли глотать его, то ли сплевывать. Дэвид смотрел серьезно и сосредоточенно, как ребенок, который ждет похвалы. Несмотря на хороший запах, у вина был неприятный железистый привкус с примесью горечи.
Алекс проглотила вино, не понимая, правильно ли она поступила.
– Гм… – задумчиво произнесла она, видя, как на его лице энтузиазм уступает место сомнению. – Очень хорошее. Просто прекрасное.
Он просиял и возбужденно потер руки.
– Думаю, что я с ним справился, а?
– Все твои вина просто великолепны, Дэвид.
Он покачал головой:
– Все, что я делал до сих пор, было чепухой, жульничеством, я копировал другие сорта, например второсортное «Альсаке». Я пытался повторить «Брики Боттом», «Сент-Гутман» и все остальное, что казалось мне достаточно удачным. – Вскинув голову, он хлопнул в ладоши. – Главное – оригинальность. Я хочу создать великое английское вино, нечто уникальное и неповторимое. – Он сложил в кружок большой и указательный пальцы. – И ограничить его выпуск; в этом-то весь секрет. Чтобы стояла очередь отсюда и до дороги.
– Если они вынесут запах свиного навоза.
Он обиделся, и она пожалела о своих словах.
– Тебе… тебе в самом деле оно нравится? – спросил он.
Алекс кивнула.
– Ему надо еще долго выстаиваться, ты же понимаешь, не так ли?
– Ну конечно, – соврала она, улыбаясь ему.
Он явно почувствовал облегчение.
– Я так и знал, что ты поймешь; по крайней мере, если брак со мной ничего тебе не дал, то хотя бы научил разбираться в винах.
Она опять сочувственно улыбнулась ему.
– Я думаю, Фабиан гордился бы этим вином. В прошлом году он бывал здесь и помогал мне давить виноград. В общем, получилось неплохо, да?
Она кивнула.
– Шардоне! – воскликнул он, глядя в потолок; он повторял это слово громко, отчетливо, словно проповедник на кафедре, читающий Библию.
«Шардоне!» – отозвалось эхо в сыром и холодном помещении, и в чаще бороды Дэвида, как у маньяка, блеснули зубы.
Алекс вздрогнула: внезапно он показался ей чужим и незнакомым.
– Мне нужно поговорить с тобой, – сказала она.
– В этом году я могу выпустить двадцать пять тысяч бутылок; неплохо для начала, как ты думаешь?
– Мне нужно поговорить с тобой, Дэвид.
Он протянул к ней руки:
– Посмотри, ты только посмотри на них.
Она видела грязь под ногтями и потрескавшуюся кожу.
– Когда-то в Лондоне я делал маникюр. Помнишь?
Она кивнула.
– У меня были ухоженные ручки, ибо все, что они делали, было чистейшей ерундой. Теперь они грязные и уродливые, но ими я творю красоту. Разве это вино не прекрасно?
– Да, и надеюсь, оно у тебя хорошо пойдет. Мы не можем вернуться в дом и поговорить?
– Конечно. – Он взял у нее стакан и направился к дверям, там остановился и нежно погладил огромную цистерну из нержавеющей стали. – Для ферментации, – гордо сказал он. – Ни у одного винодела в Англии нет такой. – Он посмотрел на Алекс, и она увидела в его карих глазах грусть. Он бросил Лондон, отказался от большого жалованья, элегантных машин, изысканных костюмов и услуг дорогой маникюрши, чтобы вести вот такую жизнь в сырых холодных строениях, в окружении странных механизмов, прокисших запахов, виноградников, овец и одиночества.