— Так–так, посмотри–ка, что у нас тут есть! — вскрикивает Гэри. — Билл, когда ты последний раз видел такой нож у студентки колледжа? — Он похлопывает меня по плечу плоскостью лезвия. — Кто дал его тебе, дорогуша? Твой сводник?
— На самом деле, — отвечаю я, — я вытащила его из тела одного французского аристократа, которой имел наглость дотронуться до моей задницы без моего разрешения. — Я медленно поворачиваюсь и ловлю его взгляд. — Как ты.
Полицейский Билл забирает нож у полицейского Гэри, который пытается мериться со мной взглядами. С большим успехом он мог бы это делать с идущим на него поездом. Я аккуратно запускаю в свой взгляд немножко жара и с удовольствием вижу, как Гэри начинает сильно потеть. Он все еще держит пистолет, но ему трудно держать его ровно.
— Ты арестована, — мямлит он.
— По какому обвинению?
Он сглатывает:
— Ношение спрятанного оружия.
Я на секунду оставляю Гэри и перевожу взгляд на Билли:
— Ты тоже меня арестовываешь?
Он в сомнении:
— Зачем тебе нужен такой нож?
— Для самозащиты, — отвечаю я.
Билл смотрит на Гэри:
— Отпусти ее. Если бы я жил здесь, тоже ходил бы с ножом.
— Ты что, забыл, что это та самая девушка, на которую мы наткнулись у Колизея? — раздраженно спрашивает Гэри. — Она была там в ночь убийств. Теперь она здесь, у сожженного склада. — Свободной рукой он достает наручники. — Пожалуйста, вытяни руки.
Я вытягиваю:
— Если уж ты сказал «пожалуйста».
Гэри убирает пистолет в кобуру и защелкивает наручники. Он снова хватает меня за руку и тащит к патрульной машине.
— У тебя есть право хранить молчание. Если ты предпочтешь отказаться от этого права, то все, что ты скажешь, может быть использовано против тебя. У тебя есть право на присутствие адвоката, либо нанятого, либо назначенного…
— Одну секунду, — прерываю я Гэри, когда он нагибает мне голову, заталкивая на заднее сиденье.
— В чем дело? — рычит Гэри.
Я поворачиваю голову к Биллу и ловлю его взгляд:
— Я хочу, чтобы Билли сел и поспал.
— А? — говорит Гэри. Но Билл не говорит ничего. Излишнее пристрастие к пончикам сделало его легкой наживой. Он уже под моими чарами. Я продолжаю сверлить его взглядом.
— Я хочу, чтобы Билл сел и уснул, — говорю я. — Усни и забудь, Билл. Ты никогда со мной не встречался. Ты не знаешь, что случилось с Гэри. Он просто исчез этой ночью. Это не твоя вина.
Билл садится, закрывает глаза, как маленький мальчик, которого только что уложила его мама, и засыпает. Он храпит, и это поражает его напарника, который снова хватается за пистолет и целится в меня. Бедный Гэри. Я знаю, что не гожусь на роль героя в борьбе с преступностью, но все же не надо было бы выпускать его из полицейской академии с настоящим оружием и боеприпасами.
— Что ты с ним сделала? — требовательно спрашивает он.
Я пожимаю плечами:
— А что я могу сделать? Я в наручниках. — Чтобы продемонстрировать свою беспомощность, я поднимаю руки на уровень его глаз. Потом, хитро улыбаюсь, рву наручники. Я напрягаю кисти, и остатки металлических основ падают на бетон, как мелочь из порванного кармана. — Знаешь, что сделал тот французский аристократ перед тем, как я перерезала ему горло его собственным ножом?
Ошеломленный, Гэри делает шаг назад:
— Не двигайся. Я буду стрелять.
Я делаю шаг к нему:
— Он сказал: «Сделаешь еще шаг, и я тебя убью». Конечно, у него не было твоего преимущества. У него не было пистолета. На самом деле, в те времена их вообще не было. — Я делаю паузу, и мои глаза, должно быть, кажутся ему просто огромными. Они больше лун, горевших над первобытными вулканами. — Знаешь, что он сказал, когда я пальцем схватила его за горло?
Гэри весь трясется и взводит курок.
— Ты — исчадье зла, — шепчет он.
— Близко. — Я выбрасываю ногу и выбиваю у него из руки пистолет. Он в испуге видит, как тот отскакивает от дороги. Я продолжаю сладким голосом: — Он сказал: «Ты ведьма». Понимаешь, тогда верили в ведьм. — Я медленно приближаюсь, хватаю мою смертельно побледневшую жертву за ворот и притягиваю к себе: — Ты веришь в ведьм, Гэри?
Он охвачен страхом и весь дрожит.
— Нет, — бормочет он.
Я усмехаюсь и лижу его горло:
— А в вампиров ты веришь?
Невероятно, но он начинает плакать.
— Нет.
— Ну–ну, — говорю я, поглаживая его по голове. — Ты ведь веришь во что–то страшное, иначе ты бы не был так расстроен. Скажи мне, что я за чудовище, по–твоему?
— Пожалуйста, отпусти меня.
Я грустно качаю головой:
— Боюсь, я не могу этого сделать, хоть ты и сказал «пожалуйста». Твои коллеги–полицейские совсем рядом, за углом соседнего здания. Если я тебя отпущу, ты побежишь к ним и скажешь, что я проститутка, которая прячет на себе оружие. Кстати, не очень–то лестно было услышать, что ты назвал меня проституткой. Никто и никогда не платил мне за секс, по крайней мере, деньгами. — Я слегка сдавливаю ему горло. — А вот своей кровью они мне платили.
У него рекой текут слезы:
— О боже.
Я киваю:
— Давай, молись Богу. Ты можешь удивиться, но я с ним однажды встречалась. Может, он и не одобрил бы истязания, которому я тебя подвергну, но, поскольку он позволил мне жить, то, должно быть, знал, что я когда–нибудь тебя встречу и убью. Впрочем, поскольку он убил моего любимого, мне, пожалуй, все равно, что он может подумать.
Я скребу Гэри ногтем большого пальца, и у него на коже появляется кровь. Красная жидкость стекает на его чистый накрахмаленный воротник чертой какого–то злого граффити. Я тянусь к его шее и открываю рот.
— Мне это понравится, — бормочу я.
Он закрывает глаза и кричит:
— У меня есть подруга!
Я делаю паузу.
— Гэри, — говорю я терпеливо. — Надо говорить «У меня жена и двое детей». К таким мольбам я иногда прислушиваюсь. А иногда нет. У того французского аристократа было десять детей, но поскольку у него одновременно было три жены, то я не была склонна к снисхождению. — Его кровь вкусна, особенно после тяжелого дня и тяжелой ночи, но что–то меня сдерживает.
— Как долго ты знаком с этой девушкой? — спрашиваю я.
— Шесть месяцев.
— Ты ее любишь?
— Да.
— Как ее зовут?
Он открыл глаза и уставился на меня:
— Лори.
Я улыбаюсь: