– Это мой риск! – яростно крикнула она. – Какое тебе дело до того, что станется со мной? Подумай лучше о том, что джинн может дать тебе! У тебя в запасе еще одно желание! Ты можешь пожелать что угодно! Воспользуйся возможностью! Используй ее, ведьмак! Ты можешь иметь все! Все!
– Они погибнут оба? – завыл Лютик. – Как это? Господин Скрепп или как вас там… Почему? Ведь ведьмак… Почему, я просто слов не нахожу, он не бежит? Почему? Что его там держит? Это же глупо…
– Глупо и бессмысленно, – горько проговорил Хиреадан. – Совершенно.
– Самоубийство и обыкновенный идиотизм!
– Это его профессия, – вставил Невилл. – Ведьмак спасает мой город. Призываю богов в свидетели: если он победит волшебницу и прогонит демона, я щедро его вознагражу…
Лютик сорвал с головы шапочку, украшенную пером цапли, плюнул на нее, кинул в грязь и растоптал, повторяя при этом самые разные слова на самых разных языках.
– Но ведь он… – вдруг простонал бард. – У него же в запасе есть еще одно желание. Он мог бы спасти и ее, и себя! Господин Крепп!
– Все не так просто, – задумался богослужитель. – Но если бы он как-то связал свою судьбу с судьбой… Нет, не думаю, чтобы он догадался. И лучше, пожалуй, чтобы не догадался.
– Желание, Геральт! Скорее! Чего ты желаешь? Бессмертия? Богатства? Славы? Власти? Могущества? Почестей? Скорее, у нас нет времени!
Он молчал.
– Ты хочешь стать человеком, – вдруг сказала она, мерзко усмехаясь. – Я угадала, верно? Вот чего ты хочешь, вот о чем мечтаешь! О высвобождении, о свободе, возможности быть тем, кем хочешь, а не тем, кем быть вынужден. Джинн исполнит это желание, Геральт. Выскажи его.
Геральт молчал.
Она стояла над ним в мигающем свете волшебного шара, в магическом свете, в розблесках удерживающих джинна лучей, с развевающимися волосами и горящими фиолетовым огнем глазами, выпрямившаяся, стройная, черная, страшная…
И прекрасная.
Она резко наклонилась, взглянула ему в глаза. Он почувствовал аромат сирени и крыжовника.
– Молчишь? Так вот чего ты желаешь, ведьмак! Вот каково твое самое потаенное желание! Ты не знаешь или не можешь решиться? Поищи в себе, поищи глубоко и тщательно, ибо, клянусь Силой, другой возможности тебе не представится!
А он вдруг обрел истину. Он знал. Знал, кем она была когда-то. О чем помнила, о чем не могла забыть, с чем жила. Кем была в действительности, прежде чем стала волшебницей.
Потому что на него смотрели холодные, пронизывающие, злые и мудрые глаза горбуньи.
Он ужаснулся. Нет, не от осознания правды. Он ужаснулся оттого, что она читает его мысли, знает, что он угадал. И никогда ему этого не простит. Он приглушил в себе эту мысль, убил ее, выкинул из памяти, навсегда, без следа, чувствуя при этом огромное облегчение. Чувствуя, что…
Потолок лопнул. Джинн, опутанный сетью уже угасающих лучей, повалился прямо на них, рыча, и в рычании этом было торжество и жажда убийства. Йеннифэр кинулась ему навстречу, из ее рук вырвался свет. Очень слабый свет.
Джинн разинул пасть и протянул к ней лапы. А ведьмак вдруг понял, чего хочет.
И выговорил желание.
Дом взорвался, кирпичи, балки и доски взлетели вверх в туче дыма и искр. Из пыли выплыл джинн, огромный, как овин. Рыча и заливаясь торжествующим хохотом, гений Воздуха – д'йини, уже не связанный никакими обязательствами и ничьей волей, проделал над городом три круга, сорвал шпиль с башни ратуши, взмыл в небо и улетел, пропал, исчез.
– Убежал! Убежал! – воскликнул богослужитель Крепп. – Ведьмак добился своего! Гений улетел! Больше он никому не угрожает!
– Ах, – произнес Эррдиль с искренним восхищением. – Какие красочные развалины!
– Черт! Черт! – крикнул Лютик, скорчившись за стеной. – Развалился весь дом! Выжить не мог никто! Это говорю вам я, Лютик!
– Ведьмак Геральт из Ривии пожертвовал собой ради спасения города, – торжественно проговорил ипат Невилл. – Мы не забудем его, мы почтим его. Мы подумаем о памятнике…
Лютик стряхнул с рукава кусок заляпанного глиной тростникового мата, отряхнул курточку от хлопьев смоченной дождем штукатурки, взглянул на ипата и несколькими тщательно подобранными словами высказал свое мнение о жертве, почестях, памяти и всех памятниках мира.
Геральт осмотрелся. Из дыры в потолке медленно капала вода. Кругом валялся хлам и кучи деревяшек. По странной случайности то место, где лежали они, было совершенно чистым. На них не упала ни одна доска, ни один кирпич. Все было так, словно их охранял невидимый щит.
Йеннифэр, слегка покрасневшая, опустилась рядом, уперев руки в колени.
– Ведьмак, – кашлянула она. – Ты жив?
– Жив. – Геральт отер пыль с лица, свистнул.
Йеннифэр медленным движением коснулась его запястья, нежно провела пальцами по ладони.
– Я тебя обожгла…
– Мелочь. Несколько пузырей…
– Прости. Знаешь, джинн убрался. Окончательно и бесповоротно.
– Ты жалеешь?
– Не очень.
– Ну и хорошо. Помоги мне встать, пожалуйста.
– Погоди, – прошептала она. – А твое желание… Я слышала, чего ты пожелал. Я одурела, просто одурела. Всего я могла ожидать, только… Что тебя заставило так поступить, Геральт? Почему… Почему я?
– Не знаешь?
Она наклонилась, он почувствовал на лице прикосновение ее волос, пахнущих сиренью и крыжовником, и вдруг понял, что никогда не забудет этого аромата, этого мягкого прикосновения, понял, что никогда уже не сможет сравнить их с другими запахами и другими прикосновениями. Йеннифэр поцеловала его, и он понял, что никогда не пожелает других губ, кроме этих мягких, влажных и сладких от помады. Он вдруг понял, что с этой минуты для него будет существовать только она, ее шея, ее руки и грудки, высвободившиеся из-под черного платья, ее нежная, прохладная кожа, не сравнимая ни с одной из тех, которых он касался. Он видел совсем рядом ее фиалковые глаза, прекраснейшие глаза в мире, глаза, которые, он так этого боялся, станут для него…
…всем. Он знал это.