– Да. И по-моему, надо было ее вызвать.
– Даже когда Селия призналась?
– Я думаю, да. Я не считаю, что такие поступки должны сходить людям с рук.
– То есть нечего покрывать воров, приписывая им клептоманию, да?
– Ну… примерно так.
– А вместо этого все кончилось хорошо, и мисс Остин уже слышала свадебные колокола.
– Ну, от Колина Макнаба всего можно ожидать, – злобно ответила Джин Томлинсон. – Я уверена, что он – атеист. И вообще он – скептик и циник, очень неприятный молодой человек. Не удивлюсь, если выяснится, что он – коммунист!
– Неужели? – воскликнул инспектор Шарп и покачал головой: – Ай-ай-ай.
– Я глубоко убеждена, что он поддерживал Селию потому, что для него частная собственность не священна. Он, видно, считает, что чужое брать не зазорно.
– Но все-таки, – возразил инспектор, – мисс Остин сама призналась в кражах.
– После того, как ее уличили, – резко парировала Джин.
– Кто ее уличил?
– Ну, этот, мистер… как его звали… Пуаро, который приходил к нам.
– А почему вы решили, что он ее уличил? Он ничего подобного не говорил. Он просто посоветовал вызвать полицию.
– Ну, значит, он дал ей понять, что знает. И, увидев, что игра проиграна, она поспешила покаяться.
– А как насчет конспектов Элизабет Джонстон? Она и в этом созналась?
– Честно говоря, не знаю. Наверное.
– Ошибаетесь, – сказал Шарп. – Она упорно настаивала на своей непричастности к этому делу.
– Ну, может быть. Пожалуй, здесь она действительно не виновата.
– На ваш взгляд, тут замешан Нигель Чэпмен?
– Да нет. Скорее Акибомбо.
– Правда? Почему?
– Из зависти. Цветные вообще страшно завистливы и истеричны.
– Интересно… А когда вы в последний раз видели Селию Остин?
– В пятницу вечером, после ужина.
– Кто пошел спать раньше: она или вы?
– Я.
– Вы не заходили потом к ней в комнату?
– Нет.
– А кто, по-вашему, мог подсыпать ей в кофе морфий – если, конечно, его подсыпали в кофе?
– Понятия не имею.
– Скажите, а никто из студентов не держал морфий в общежитии?
– Да нет… наверное, нет.
– Вы как-то нерешительно отвечаете, мисс Томлинсон.
– Я просто подумала… Понимаете, тут был один глупый спор.
– Какой спор?
– Однажды наши мальчики поспорили…
– О чем же?
– Они спорили об убийствах, о том, каким способом можно убить человека. И в частности, о ядах.
– А кто участвовал в споре?
– По-моему, начали его Колин с Нигелем, потом к ним присоединился Лен Бейтсон… да, еще там была Патрисия.
– Вы не могли бы вспомнить поточнее, о чем они говорили? Как возник спор?
Джин Томлинсон немного подумала.
– По-моему, сначала они спорили об отравлениях… дескать, яд достать трудно, и убийца обычно попадается либо при попытке купить яд, либо потом полиция нападает на его след. А Нигель сказал, что вовсе не обязательно. Он утверждал, что может достать яд тремя различными способами и ни одна живая душа ничего не узнает. Лен Бейтсон сказал, что Нигель болтает чепуху, а Нигель возразил, что готов доказать свою правоту на деле. Пат, естественно, поддержала Нигеля – она сказала, что и Лен, и Колин… да и Селия тоже могут раздобыть яд в больнице. Но у Нигеля на уме было совсем другое. Он сказал, что Селия не может незаметно стащить препарат из аптеки. Рано или поздно его хватятся и поймут, как он исчез. Но Пат с ним не согласилась; ведь Селия может, сказала она, вылить содержимое пузырька и налить туда что-нибудь другое. Колин засмеялся и сказал, что пациенты забросают врачей жалобами. Но Нигель, оказывается, не собирался прибегать к особым ухищрениям. Он сказал, что хотя он и не имеет прямого доступа к лекарствам – ведь он не врач и не фармацевт, – однако все равно ему ничего не стоит достать яд тремя различными способами. Тут Лен Бейтсон сказал: «Ну, допустим, а какими?» А Нигель ему в ответ: «Сейчас я этого не скажу, но давай поспорим, что через три недели я продемонстрирую тебе три пузырька со смертельными ядами». А Лен сказал: «Я готов поспорить на пять фунтов, что у тебя ничего не выйдет».
– И что дальше? – спросил инспектор, видя, что Джин умолкла.
– Разговоры о ядах на какое-то время прекратились, но однажды вечером – мы сидели в гостиной – Нигель сказал: «Ну что ж, ребята, я свое слово сдержал». И положил на стол упаковку таблеток гиосцина, пузырек с настойкой наперстянки и маленький флакончик с тартратом морфия.
Инспектор отрывисто произнес:
– Флакончик с тартратом морфия? На нем была наклейка? А на других ядах?
– Я не заметила, но, по-моему, там не было больничных этикеток.
– И что произошло дальше?
– Разумеется, начались разговоры. Лен Бейтсон сказал: «Учти, что, если теперь ты кого-нибудь убьешь, тебя найдут в два счета». А Нигель ответил: «Ошибаешься. Я не медик, к больницам отношения не имею, так что никому и в голову не придет меня подозревать. Тем более что я эти яды не покупал». А Колин Макнаб вынул трубку изо рта и произнес: «Да тебе бы никто и не продал без рецепта». В общем, они попререкались, но в конце концов Лен признал себя побежденным. «Правда, сейчас у меня нет денег, но я заплачу, не сомневайся, – сказал он и добавил: – А что мы будем делать с вещественными доказательствами твоей правоты?» Нигель усмехнулся и ответил, что лучше выбросить их от греха подальше, и тогда они вытряхнули таблетки и бросили их в огонь. Порошок морфия они тоже сожгли, а настойку наперстянки вылили в туалет.
– А куда они дели пузырьки?
– Не знаю. Наверное, выкинули в корзину для мусора.
– А яды они точно уничтожили?
– Да, конечно. Я своими глазами видела.
– Когда это случилось?
– Недели две назад… примерно…
– Понятно. Спасибо, мисс Томлинсон.
Однако Джин уходить не торопилась, ей явно хотелось узнать побольше.