– Да.
– Чем же новые галлюцинации отличаются от прежних? Почему вы упрямо скрывали их от меня?
Похоже, настал момент невозвратно перебраться из палаты неврастеников в обитую войлоком комнату для буйных. Я был доволен, что мы находились в пикапе и на шоссе, а не в кабинете Рейчел. Здесь у нее нет под рукой звонка, чтобы вызвать санитаров и надеть на меня смирительную рубашку.
– Дело в том, что я больше не считаю все это снами или галлюцинациями. По-моему, это мои воспоминания.
Рейчел огорченно фыркнула.
– Воспоминания?.. Вы меня пугаете, Дэвид. И что случается в этих… "воспоминаниях"?
– Я проживаю моменты жизни Иисуса. Его путешествие в Иерусалим, как он там проповедовал. Слышу голоса. Свой собственный и… голоса моих учеников. Поверьте, Рейчел: то, что я вижу в своем сознании, куда реальней, чем то, что я вижу вокруг себя в действительности. И события в моих воспоминаниях теперь развиваются быстро. Близится распятие на кресте.
Рейчел саркастически покачала головой.
– Если это воспоминания, которым две тысячи лет, то где, в каком дальнем углу памяти они у вас пылились? Отчего они всплыли?
– Понятия не имею.
– Именно эти сны толкают вас безотлагательно направиться в Израиль, да?
Слова Рейчел навели меня на мысль, что мое желание ехать в Иерусалим возникло не только что. То общее чувство непокоя, которое я испытывал в последние недели, было на самом деле медленным созреванием решения не откладывая ехать туда, где разворачиваются события снов.
– Да, я хочу в Святую землю. Немедленно!
– Вы боитесь, что умрете в реальной жизни, если не доберетесь до Иерусалима до прихода галлюцинации о распятии на кресте?
– Не исключено. Хотя главная причина все же другая. У меня ясное ощущение: не попаду туда в самое ближайшее время – навсегда утрачу шанс понять, что именно пытаются сказать мне мои сны.
Рейчел молча следила за проезжающими машинами, провожая их не просто глазами, а движением головы. И вдруг, словно ее осенило, она повернулась ко мне.
– А вы сознаете, что у нас на календаре?
– Нет. Что вы имеете в виду?
– До Пасхи меньше недели!
Я только растерянно моргал.
– Ну и что?
– Мы накануне смерти и воскресения Иисуса Христа! Таким образом, ваши галлюцинации как-то соотносятся с событиями реального мира.
– Вы думаете, что мои сны привязаны к датам?
– Похоже на то. Так или иначе, приближение Пасхи спровоцировало все это возбуждение, которое вы называете непокоем. Вы вроде тех людей, которые ждали конца света в последний день двадцатого века. Разве вам теперь не ясно? У вашего бреда есть определенная система!
Я покачал головой и улыбнулся:
– Вы не правы, называя это бредом. А вот относительно дат – наблюдение замечательное. Причем очень важное.
Рейчел смотрела на меня, как на злого шутника, сложный розыгрыш которого наконец разгадан.
– А как насчет встречи с президентом? – спросила она ядовито.
– Вернемся – встретимся. Несколько дней ничего не изменят. Особенно если как раз поездка в Израиль спасет нам жизнь.
Рейчел устало закрыла глаза и тихо промолвила:
– А Эндрю Филдингу вы рассказывали про ваши галлюцинации?
– Да. И довольно подробно.
– И что он?
– Просил меня и дальше с максимальным вниманием относиться к этим снам. Филдинг не раз повторял, что, пытаясь создать «Тринити», мы идем по стопам Господа. Если бы он знал, что прав почти буквально!
– Чудесно. Два сапога пара!
Рейчел положила руки на руль, словно хотела немедленно ехать. Но мотор заводить не стала. Не поворачиваясь в мою сторону, она с вызовом спросила:
– Ну так что, вы действительно решили галлюцинировать дальше уже в Израиле?
– Да, – сухо отозвался я.
– Несмотря на то, что ваши галлюцинации, как вы и сами соглашаетесь, могут быть результатом повреждения мозга?
– Когда я говорил о нарушениях работы мозга, я имел в виду не те проблемы, с какими вы имеете дело в своей врачебной работе. – Я вспомнил горящее энтузиазмом лицо Филдинга в момент, когда он развивал передо мной только что рожденную теорию работы человеческого сознания. – Я имел в виду нарушения работы мозга на квантовом уровне, то есть не повреждение рассудка в клиническом смысле, а неожиданные изменения каких-то его функций.
Рейчел сжимала руль так, что суставы пальцев побелели.
– Что бы вы сказали про человека, которому однажды приснилось, будто он некогда был фараоном и поэтому сел в самолет и рванул в Египет – обрести смысл собственной жизни, заявив права на египетский престол?
– Что он чокнутый. Но ваш пример ничего не доказывает. Я знаю, мое желание попасть в Иерусалим кажется вам блажью. Однако штука в том, что выбор у нас невелик. Если вам будет так приятнее, то посмотрите на мое «сумасшедшее» предложение с практической стороны. Оно хорошо уже тем, что никакой суперкомпьютер вычислить его не может. Он для этого слишком разумен.
– По-вашему, ему слабо угадать, что вы улетели в Израиль?
– Слабо. Сны у меня начались после супертомографии. Таким образом, мой нейрослепок о них понятия не имеет. Я повторяю, тут никакой мистики. Нейрослепок будущего не читает. Он знает только то, что знал я на момент сканирования. Иерусалим ни разу не упомянут и в моей истории болезни, потому что я уже перестал ходить к вам, когда тема Иисуса стала ведущей в снах.
Рейчел отпустила руль и задумчиво покусала губы.
– Да будет вам известно, – сказала она, – Иерусалим – это вам не Париж. Израиль в постоянном состоянии войны. Я там была. В Израиле крепко следят за тем, кто к ним прилетает и кто улетает. Бдительность в их аэропортах чуть ли не на порядок выше, чем в Америке. А за нами охотится дружественное Израилю правительство. Закажите билеты на самолет – и вас будут ждать у терминала.
– Совершенно верно. Именно поэтому нам нужны поддельные паспорта.
Рейчел невесело рассмеялась и передразнила меня:
– "Дорогая, по дороге домой нужно купить хлеба и молока и еще немного фальшивых паспортов".
– У меня осталось восемнадцать тысяч долларов. Думаю, с такими деньгами можно найти соответствующего специалиста.
– Не будьте наивны. Фальшивка в Израиле не пройдет. Тамошние службы имеют дело с террористами каждый день.
– Лучше угодить в израильскую тюрьму, чем в американскую могилу.
Рейчел откинулась в кресле и вздохнула:
– Ладно, ваша взяла…
– Я еду в Нью-Йорк. Там, я уверен, за большие деньги что угодно нарисуют.