Хотя Рейчел крайне нуждалась во сне, мне все же пришлось ее разбудить. Я сел на кровати, сделал несколько долгих глотков минеральной воды из бутылки и легко потеребил Рейчел за плечо. Я боялся, что она проснется такой же перепуганной, как в пикапе. Однако на этот раз она сначала поворочалась, потом на ощупь нашла мою руку и сжала ее.
– Привет, – сказал я. – Как себя чувствуешь?
Она наконец открыла глаза, но ничего не ответила. Вместо этого сделала глубокий вдох, привстала на постели и обняла меня. Я тоже обнял ее, с горьковатой мыслью: отчего все это не произошло раньше – в другом месте и в более удачный момент моей жизни?
– Нам очень нужно дозвониться до твоего друга. Придется вставать.
– Разве нельзя позвонить прямо из комнаты?
– Нет. Ты дружила с этим парнем, когда училась в медицинском колледже. А значит, вполне вероятно, что АНБ это известно и они прослушивают его телефон. В принципе можно за считанные секунды определить, откуда поступил звонок. Если дозвонимся, нам следует пронаблюдать за телефоном-автоматом, которым мы воспользовались. Если телефон твоего друга прослушивают, непременно кто-нибудь прикатит.
– Ладно, – сказала Рейчел и озорно чмокнула меня в губы. – Раз надо – значит, надо.
* * *
Я помнил, что на достаточно уединенной бензоколонке в пяти милях к западу от мотеля я видел телефон-автомат. Туда мы и направились. Припарковав машину так, чтобы было хорошо видно шоссе в обоих направлениях, я послал Рейчел звонить, вручив телефонную карту, купленную в киоске около мотеля.
Я видел, как она набрала номер – и почти тут же заулыбалась и округлила пальцы в значок "о'кей". Разговор затягивался, поэтому я решил, что все хорошо. И действительно Рейчел начала зачитывать с бумажки наши вымышленные фамилии. Мистер и миссис Джон Дэвид Стивенс. В качестве своей девичьей фамилии Рейчел выбрала фамилию Горовиц, и в ее паспорте будет стоять Ханна Горовиц Стивенс. Пока она беседовала со своим давним воздыхателем, я подумал, что этот врач, похоже, очень любил ее, если готов оказать такую странную услугу после пятнадцати лет разлуки.
Наконец Рейчел повесила трубку и вернулась в пикап.
– Все в порядке? – спросил я.
– Без проблем. Он забронирует и авиабилеты, и гостиницу, и даже пару экскурсионных туров.
– Вылет, как и договаривались, из Нью-Йорка?
Чтобы поменьше рисковать, нам не следовало задерживаться в Вашингтоне дольше необходимого.
– Да, из аэропорта Кеннеди.
– А кто этот наш благодетель?
– Адам Штерн. Акушер-гинеколог из Манхэттена. У самого уже четверо детей.
– Видно, он тебя крепко любил когда-то.
Рейчел отозвалась с кокетливой улыбкой:
– Кто меня раз полюбил, тот уже никогда не выбросит из головы!
Я остановил машину метрах в двухстах от бензоколонки и оставил мотор включенным. Отсюда мне был виден телефон-автомат, с которого звонила Рейчел.
– Адам говорит, что в эту неделю самый большой наплыв туристов, – сказала она. – Пасха в Иерусалиме примерно то же самое, что Марди Гра [12] в Новом Орлеане. Море людей.
– Нам это только на руку.
– Зато могут быть трудности с билетами. Если не получится с израильской авиакомпанией «Эль-Аль», Адам обещал перепробовать другие варианты.
– Да нам безразлично, каким самолетом. Лишь бы долететь.
Мы довольно долго сидели молча, слушая шум вхолостую работающего двигателя. У телефона-автомата не наблюдалось никакой суеты. Сколько надо ждать и через какое время АНБ может отреагировать, я, говоря по совести, не знал. Я положил свою руку на руку Рейчел.
– Все в порядке?
Рейчел кивнула, но глаз на меня не подняла.
– Впервые за долгое время я после секса не раскаиваюсь в содеянном…
Я ласково сжал ее руку. И тут она наконец посмотрела мне в глаза. Несмотря на шутливый тон последней фразы, в ее глазах стояли слезы. Я понял, что она говорит правду, – она давно жила без настоящей близости. Возможно, так же долго, как и я.
– Я счастлив, что ты здесь, со мной. И счастлив, что ты летишь со мной в Израиль. Без тебя у меня ничего бы не получилось.
Она высвободила свою руку из моей, чтобы вытереть слезы.
Я еще раз посмотрел на телефон. Возле него никого не было. Конечно, разумнее подождать хотя бы час, но мне не хотелось мучить Рейчел.
– Думаю, порядок, можно уезжать, – сказал я. – Теперь отоспимся до упора?
– Нет, сперва по чизбургеру. А уж потом спать, спать, спать…
* * *
Отоспаться по-настоящему не удалось. Уже в девять тридцать утра мы переехали Мемориал-Бридж и катили в сторону мемориала Линкольна. Последний раз я был в Вашингтоне, когда снимался документальный сериал по моей книге.
Недалеко от Капитолийского холма мы нашли фотоателье и через двадцать минут получили фотографии для паспортов, которые нам предстояло отдать связной в кафе на вашингтонском вокзале Юнион-стейшн. По мере приближения к всегда оживленным кварталам вокруг вокзала количество пешеходов увеличивалось, а я начал нервничать. Вашингтон – первый город в списке лакомых целей для террористов, поэтому в столице полным-полно камер наблюдения: у каждого важного общественного здания и крупного торгового центра. Камеры по большей части надежно закамуфлированы, но они существуют и работают круглые сутки. И я знал, что АНБ имеет техническую возможность распознавать лица на видеопленке. Поэтому я сделал крюк, только бы не проезжать мимо главного входа, и припарковал машину к востоку от Юнион-стейшн.
Мы быстро прошли к главному входу в массивное здание, облицованное белым гранитом. Рейчел не отставала от меня ни на шаг. Я не держал ее за руку. Обе руки должны быть на всякий случай свободны. Рейчел не знала, что у меня сзади под сорочкой за поясом револьвер. Если при входе на вокзал стоят металлодетекторы, вернусь к пикапу. У узкого входа стояла очередь, но из того, как быстро она двигалась, я заключил, что никого не подвергают особо серьезному контролю, и облегченно вздохнул.
Вскоре мы смешались с толпой на недавно отреставрированном вокзале в стиле модерн. Пройдя через огромный главный зал, мы оказались в многоуровневом торговом центре, где было полно туристических групп, покупателей и досужих фланеров, глазеющих на статуи и витрины. Здесь царила совсем другая атмосфера, чем на самом вокзале, который напоминал о себе лишь периодическим дрожанием пола. От обилия мрамора и скульптур создавалось впечатление, что ты находишься в музее.