– Почему я чувствую такую усталость?
– Возможно, это результат ваших припадков, – сказал Рави.
Годин по-прежнему страдал от эпилепсии, которой его наградило суперсканирование мозга.
Рави обошел кровать и наклонился к лицу умирающего. Более энергичного человека, чем Питер Годин, Рави в своей жизни никогда не встречал. И вот рак превратил его в бессильную развалину – конец, более подходящий какому-нибудь уличному зубылдыге. А впрочем, чепуха это. Уличный забулдыга столько бы не продержался. И характера бы не хватило, и денег. Более того, не всякий миллионер мог бы позволить себе то лечение, которое получал Питер Годин. Рави Нара имел разрешение испытывать на Године новейшие лекарства и методики, за свободные эксперименты с которыми другой врач мог бы поплатиться головой. Даже в шаге от смерти, без волос и бровей, Годин сохранил свой узнаваемый ястребиный профиль, знаменитый вот уже пятьдесят лет – с тех пор как молодой напористый проектировщик компьютеров добился первого значительного успеха.
– Ваша опухоль очень разрослась, Питер, – сказал Рави. – Я делаю все возможное. Однако возможного становится все меньше и меньше. Мы сражаемся за то, чтобы вы и ясное сознание сохраняли, и не слишком страдали от боли. Подобного баланса добиться крайне трудно.
– Черт с ней, с болью! – воскликнул Годин, сжимая подагрические пальцы в кулак. – Я любую боль перетерплю!
– Вчера вечером вы другое говорили. Кричали, чтобы я потушил огонь на вашем лице.
Годин содрогнулся от воспоминания.
– Ладно, теперь я в полном сознании. Пришлите мне Левина.
Зак Левин был начальником опытно-конструкторского отдела в фирме "Годин суперкомпьютинг" в Маунтин-Вью. Затем Годин направил его в Северную Каролину – возглавить команду, которая отвечала за разработку способа общения с мозгом, заключенным в «Тринити». Тридцатипятилетний Левин – высокий, пугающе тощий и преждевременно поседевший, – казалось, мог обходиться совсем без сна, как и его начальник в свои лучшие годы.
– Хорошо, Левина вызовут, – сказал Рави.
– Что слышно про Теннанта и Вайс?
– Как в воду канули после Юнион-стейшн.
Старик закрыл глаза. Дышал он булькающе-хрипло и прерывисто, так что и на слух было очевидно, что он не заживется на этом свете.
– В Гели стреляла женщина?
– Да, говорят, стреляла профессор Вайс.
Годин нахмурился, и морщины углубились не только на лбу, но и в нижней части лица. Годин, хоть и прожил большую часть жизнь с единственной женой, детей не имел и к Гели Бауэр всегда относился с отеческой лаской. Подобную диковинную привязанность Рави Нара решительно не понимал: все равно что испытывать нежные чувства к кобре!
– Как дела у Гели?
– По моей информации, быстро выздоравливает. Ее перевезли в наилучший госпиталь. Отец постарался.
На лице Година появилась слабая улыбка.
– Знай она, что ее перевозят по протекции отца, ни за что бы не поехала! – Улыбка исчезла. – Чего ради Теннанта понесло в Вашингтон? Ведь президент все еще в Китае. Вы что по этому поводу думаете?
Планы Теннанта для Рави были загадкой. Почти с самого начала проекта от терапевта-правдолюбца были одни неприятности. Скрывать годинский рак от непрофессионалов было легко, но опытный глаз Теннанта все подмечал: и резкие колебания веса Година, и изменения в походке, и вызванную стероидами трансформацию тела. Застарелым ревматическим артритом старика можно было объяснить лишь часть симптомов. Поэтому последние шесть недель Рави был вынужден прятать своего пациента от Теннанта.
– Увы, я ничего не знаю о его намерениях, – сказал Рави. – И это меня ужасно нервирует.
Пока медсестра поила Година, Рави приглядывался к умирающему и пытался оценить, сколько он еще протянет. Задача непростая. Уже много лет у Рави не было повседневной практики общения с пациентами, а Годин к тому же прожил со своей опухолью много дольше, чем среднестатистический больной с таким заболеванием. Предсказать, когда наступит конец, можно было только интуитивно, на основе длительного клинического опыта. Врачи типа Теннанта были мастерами в этой области; годы наблюдений давали им как бы шестое чувство, позволявшее делать точные прогнозы.
Рави повернул голову на жужжание УФ-дезинфектора и через прозрачную дверь Шкатулки увидел тощую фигуру Зака Левина. Сам явился, и звать не пришлось.
Левин большую часть времени проводил во Вместилище, но как-то умел угадывать, когда Годин приходит в сознание и становится доступен. Левин и его инженеры напоминали Рави служек, которые бегают к постели умирающего архиерея, стараясь до его кончины завершить труды всей его жизни. "Священнослужители науки, – подумалось Рави, – какое противоестественное сочетание терминов!" Он помахал Левину рукой. Рави не знал, радоваться его приходу или нет. Годин должен работать, но напряжение может ускорить кончину…
– Левин уже тут, – сказал Рави, выдавливая улыбку.
– Как долго я буду в сознании? – спросил Годин.
– Пока боль не станет невыносимой.
– Пусть Левин заходит. А вы ступайте.
Рави подавил вспышку бессмысленного гнева. Он привык быть вундеркиндом, баловнем судьбы и окружающих, а последние шесть месяцев ощущал себя придворным врачом у постели умирающего монарха. Отныне повседневным существованием Рави Нара управляли прихоти старика.
Рави нажал кнопку, дверь открылась, и он вышел из Шкатулки. Зак Левин вежливо поздоровался с ним. Формально Левин и его команда находились в подчинении у Рави. Но «железо» и софт «Тринити» были настолько сложны, что Рави не мог и не пытался руководить процессом работы команды интерфейса, только давал советы по конкретным аспектам работы мозга. Впрочем, даже отвечая на узкоспециальные вопросы, связанные с неврологией, он не ощущал должного почитания и благоговения со стороны этих инженерчиков: они просто брали нужную информацию, равнодушно использовали его. Интеллектуальные пираньи. А среди хищников не принято говорить «спасибо» объеденной кости…
– Как он себя чувствует? – громко спросил Левин.
– Бодр. Мыслит ясно.
– Замечательно. У меня для него суперновости!
"Но не для меня", – с горечью подумал Рави.
– Нейрослепок Теннанта ответил еще на какие-то вопросы? – спросил он вслух.
Левин секунду молчал, словно прикидывая, достоин ли Рави ответа.
– Час назад я выгрузил профессора Теннанта из компьютера.
– Кто вам разрешил?
– Вы полагаете, я могу сделать такое без разрешения?
"Стало быть, Годин лично приказал".
– На данном этапе, – продолжал Левин, – добиться полноценного рабочего состояния «Тринити» куда важнее, чем отражать происки Теннанта.
У Рави было то же ощущение: проблема Теннанта отпадет сама собой, если они добьются решающего успеха. Но с некоторых пор он предпочитал не высказывать вслух свое мнение, даже если оно совпадало с мнением собеседника.