– Я знаю, но… Господи, я ничего не знаю!
Губы Лорио сжимаются в тонкую белую линию.
– Зато я знаю, малышка. Ты ступай в кухню, а я позабочусь здесь обо всем.
Свободной рукой Стейси Лорио берет с дивана подушку, и я понимаю, что наступили последние мгновения моей жизни. Я сумела избавиться от Билли Нила. Но больше мне так не повезет. Глаза мои опускаются к сумочке на полу, но с таким же успехом она может находиться за целую милю отсюда. Лорио делает шаг ко мне, упирает ствол пистолета в подушку и стреляет.
События галопом срываются с места, но я смотрю на них словно со стороны. Лошадь ударяет меня копытом в живот. Крошечные обрывки микропористой резины взлетают в воздух. Теплая красная кровь ручьем течет у меня по животу, а в ушах звучит эхо приглушенного взрыва. Потом раздается женский крик.
– Что? – спрашиваю я, пытаясь удержаться на ногах.
– Стейси, нет!
Стейси снова направляет на меня подушку, из разорванных внутренностей которой торчит черное дуло «глока» Шона. Она стоит от меня не далее чем в двух футах, когда на спину ей прыгает Энджи Питре и хватает за руки. Они падают на пол бесформенной кучей судорожно размахивающих рук и ног.
Я хочу помочь Энджи, но вместо этого мешком опускаюсь на любовное гнездышко.
– О господи! – стонет кто-то рядом.
Это я. Кровь пропитала мне низ блузки и джинсы. Пистолет стреляет снова, кто-то кричит, но женщины продолжают бороться.
Я вижу свою сумочку на полу, но не могу наклониться и взять ее.
Стейси Лорио уселась на грудь Энджи и кричит, чтобы она прекратила, но Энджи продолжает размахивать руками, как помешанная маленькая девочка. Громко выругавшись, Лорио перехватывает пистолет за ствол и ударяет Энджи рукояткой по лицу.
Энджи замирает.
Стейси слезает с нее, и в этот момент рука Шона отрывается от пола и хватает ее за локоть. Должно быть, он еще не пришел в себя, потому что Лорио смеется и легко стряхивает его руку, как если бы она принадлежала малышу. Со спокойной уверенностью она берет с софы вторую подушку и опускает ее на лицо Шону.
Я смотрю на сумочку, приказывая себе наклониться к ней.
Стейси прижимает ствол пистолета к подушке, как раз в том месте, где находится лоб Шона, и стреляет.
Я кричу в бессильной ярости, но вдруг на груди Стейси появляется крошечная дырочка. Она выглядит, как нарисованная, но через несколько мгновений Стейси уже судорожно хватает ртом воздух, как будто грудь ей стиснули железные обручи. Облегченный «Смит-Вессон» Шона подпрыгивает, грозя вывалиться из моей руки.
Стейси открывает рот, чтобы сказать что-то, но из горла у нее бьет фонтан крови.
Энджи пронзительно кричит.
У Стейси подгибаются колени, и она опускается на четвереньки рядом с Шоном. Она смотрит на него, поднимает пистолет, чтобы упереть его в подушку, но потом поднимает его еще выше, пытаясь прицелиться в меня.
– Не надо, – шепчу я, но ствол пистолета продолжает подниматься.
Я стреляю Стейси в лицо, отчего на затылке у нее появляется красный туман из мельчайших брызг крови.
Когда она валится на спину, я еще успеваю подумать, что по жестокой иронии судьбы стрелять из пистолета меня научил дедушка.
А потом на меня обрушивается чернота.
Остаток недели я провела на похоронах. Две церемонии были запланированы, одна стала для меня неожиданностью. Впрочем, они были отложены до тех пор, пока меня не выписали из университетской больницы Тулейна, и – спасибо Стейси Лорио! – на всех похоронах мне пришлось присутствовать в инвалидном кресле. Пуля, выпущенная ею из пистолета Шона, прошила мне живот и застряла в мышцах спины. Я потеряла много крови и заодно лишилась селезенки.
Но ребенка удалось сохранить.
Шон едва не захлебнулся собственной кровью. Под подушкой, через которую стреляла Лорио, голова его оказалась немного повернута в сторону, так что вместо того чтобы попасть в лоб, как рассчитывала Стейси, пуля продырявила ему правую щеку в паре дюймов от уха. Она раздробила ему пять зубов, раскрошила твердое нёбо и превратила гайморову полость в сплошное месиво. Шон обязан жизнью Энджи Питре, которая, вместо того чтобы сбежать с места преступления, набрала 9-1-1 и оставалась с нами до прибытия полиции и врачей «скорой помощи».
После моего второго выстрела Стейси Лорио скончалась на месте. Грустно сознавать, что полученная в детстве травма сделала из нее ненавидящую весь мир взрослую женщину, но я не терзаюсь угрызениями совести из-за того, что убила ее. Она планировала хладнокровно прикончить меня и Шона. Последний винит себя в том, что не сумел опровергнуть «железное» алиби Лорио на момент убийств, но ведь и никто другой не сумел этого сделать. Оказалось, что ее бывший муж – наркоман. И поскольку Стейси снабжала его таблетками из клиники, в которой работала, он готов был подтвердить ее алиби еще на дюжину убийств, причем поклясться в этом на Библии и под присягой. Алиби Лорио на оставшиеся убийства основывались на показаниях двух женщин, которые, как выяснилось впоследствии, сами входили в состав «группы X». Теперь, задним числом, все это представляется вполне логичным и очевидным.
Специальный агент Джон Кайзер провел много времени в моей больничной палате. Доктора пытались ограничить его посещения, но Кайзер может быть очень настойчив, когда захочет. Он пожелал узнать все подробности того, что случилось со мной во время работы над этим делом, а также потребовал объяснений, как мне удалось решить головоломку и вычислить убийцу. У него возникло навязчивое стремление выяснить, не были ли шесть убийств в Новом Орлеане связаны с событиями в Натчесе и на острове ДеСалль. Принимая во внимание взаимоотношения Энн и доктора Малика – и в какой-то степени Малика и мои, – было бы глупо полагать, что между ними отсутствует причинная связь. Но она действительно отсутствует. Почти.
Наиболее убедительно это удалось изложить доктору Ханне Гольдман, когда она приехала в клинику и обнаружила у моей постели Кайзера. Она терпеливо объяснила все аспекты взаимоотношений, нарисовав диаграмму на обороте меню больничного кафетерия. Основная связь между событиями в Натчесе и Новом Орлеане заключалась в том, что и там, и там шла речь о сексуальных надругательствах и насилии. Натан Малик впервые обратил на меня внимание в Джексоне, штат Миссисипи, потому что я спала с мужчиной, который был старше меня на двадцать пять лет. Эти отношения – явный симптом того, что в детстве я пострадала от сексуального насилия, – привели к моему исключению из медицинской школы, в результате чего я заинтересовалась стоматологией и, как следствие, стала экспертом по судебной одонтологии. Сексуальные издевательства, пережитые Маликом в детстве, медленно, но настойчиво подталкивали его к тому, что впоследствии он начал работать с жертвами сексуального насилия. Он стал последней инстанцией, конечным пунктом предпринятых Энн Хильгард поисков врача, способного справиться с побочными результатами сексуального насилия, которому моя тетя подверглась в детстве. Учитывая прошлое Энн, ее сексуальные пристрастия и предрасположенность Малика, возникновение романа между ними было почти неизбежным. Насилие, перенесенное Маликом в детстве, вполне подготовило его к переоценке ценностей, в результате которой он поддержал и одобрил свершение правосудия в духе суда Линча членами «группы X». Имитация следов укусов на телах жертв с целью замаскировать истинный характер этих преступлений привела к тому, что к расследованию дела была привлечена я. Кстати, в результате обыска, проведенного ФБР на квартире Стейси Лорио, была обнаружена обширная коллекция детективных романов в мягком переплете, в которых были подчеркнуты целые абзацы, относящиеся к судебной медицине и психологии преступлений, совершаемых на сексуальной почве. Как только доктор Малик узнал о моем участии в расследовании, его охватила навязчивая идея установить со мной тесный контакт. С учетом того, что ему было известно о прошлом нашей семьи, и того, что наверняка рассказала обо мне Энн, он решил, что мой выход на сцену знаменовал собой некоторую значимую последовательность, совпадение, игнорировать которое он не мог.