– Чтобы ты не чувствовал себя одиноким, – негромко говорю я.
Прежде чем отвернуться, я достаю из кармана сложенный вчетверо лист бумаги и опускаю его в гроб, рядом с коленом отца. Это один из рисунков из альбома, который он хранил в зеленом вещмешке под полом амбара. Карандашный набросок Луизы Батлер, улыбающейся с выражением безграничной любви в глазах. Наверное, мне следует испытывать чувство вины за свой поступок, но я ее не чувствую. Скорее всего, в те годы Луиза берегла его от боли, как никто из нас. Она принимала его таким, каким он был… мужчиной с израненной душой.
– До свидания, папа, – едва слышно шепчу я. – Спасибо за то, что пытался спасти меня.
Я отворачиваюсь от гроба и возвращаюсь к инвалидному креслу, давая знак Майклу, что теперь он может присоединиться к нам. Он быстро подходит ко мне.
– Я хочу взглянуть на реку, – говорю я ему. – Ты не мог бы поднять меня на Еврейский холм?
С возвышающегося над Миссисипи на триста футов Еврейского холма открывается величественный вид на реку.
Майкл не может скрыть своего недовольства.
– Кэт, идет дождь.
– Я знаю. Мне нравится дождь. Пойдешь со мной, Пирли?
– Хорошо, дитя мое.
– Вы сможете подняться на холм? – обращается к ней Майкл.
Пирли презрительно фыркает.
– Мне, конечно, уже хорошо за семьдесят, но я все еще могу прошагать пешком от Ред-Лик до Родни и сохранить при этом достаточно сил, чтобы их хватило на целый день работы.
Майкл смеется. Ему, без сомнения, знакомы названия этих двух маленьких городков в штате Миссисипи, отстоящих друг от друга на двадцать миль. Он без устали толкает мою коляску вверх по склону, и скоро мы уже смотрим на раскинувшуюся внизу на равнинах Луизианы водную гладь шириной в добрую милю.
– Она слишком велика, чтобы смотреть на нее вот так, – заявляет Пирли.
– Я люблю ее, – негромко отвечаю я. – Я приходила сюда всякий раз, когда чувствовала, что задыхаюсь в этом городе.
– Думаю, ты все время чувствовала себя так, пока был жив дед.
– Ты знаешь, он покончил с собой, – негромко бормочу я.
Воцаряется долгое молчание. Потом Пирли говорит:
– Я не знаю ничего подобного.
Я поднимаю на нее глаза.
– Да ладно тебе! Ты же не думаешь, что он случайно свалился в реку с моста?
Она смотрит на Майкла, потом переводит взгляд на меня.
– Нет, я так не думаю.
В моей голове начинают стучать молоточки.
– В чем дело, Пирли? А ну-ка выкладывай, что тебе известно.
Она выглядит такой серьезной, какой я уже давно ее не видела.
– Мне известно все. А сколько хочешь знать ты?
– Столько же, сколько и ты.
Она с сомнением смотрит на Майкла.
– Некоторых вещей лучше не знать, доктор. Почему бы вам не вернуться к машине?
Майкл смотрит на меня, и я утвердительно киваю.
Когда он уходит, Пирли встает перед коляской и смотрит мне в глаза со всей строгостью и суровостью, обретенными за долгие годы жизни.
– После того как ты оставила меня на острове, я некоторое время пробыла у Луизы Батлер. Но все не могла успокоиться и нервничала. Потом отправилась прогуляться. Остановилась я только на другом берегу озера. У большого дома.
Она имеет в виду резиденцию моего деда, местную достопримечательность, спроектированную А. Хейз Тауном.
– Я, прежде чем опомнилась, успела перевернуть в доме все вверх дном. Я по-прежнему искала фотографии, понимаешь? Я знала, что они должны где-то лежать. – Она вздыхает и смотрит в землю. – В общем, я нашла их. Они лежали в книге с вырезанными страницами, одной из сотен в библиотеке, которая там хранится. И они были очень плохими, дитя мое. Намного хуже тех, на которых вы с Энн сняты в плавательном бассейне.
– И что на них было?
Пирли морщит нос, словно от запаха гнилого мяса.
– Все. Мне было тошно даже смотреть на них. Мне пришлось воспользоваться ванной, я начала плакать и никак не могла остановиться. А потом я услышала какой-то звук.
– Это пришел дед?
– Нет. Джесси.
– Джесси Биллапс? Он видел эти фотографии?
Пирли кивает, и на лице у нее написаны тревога и беспокойство.
– Это были не просто фотографии каких-то посторонних детей. Оказывается, там были и снимки детей, которые жили на острове. Джесси узнал их. Там были дети тех родителей, которые до сих пор живут на острове.
– Боже мой! И что он сделал?
– Он выругал меня. А потом забрал фотографии и ушел.
– Что случилось дальше, Пирли? Что он с ними сделал?
– Он показал снимки кое-кому из мужчин на острове. Отцам тех детей. Понимаешь, женщины знали о докторе Киркланде, как я и подозревала. Некоторые из них, во всяком случае. Но никогда и ничего не рассказывали мужьям. Но теперь узнали и мужчины. И просто обезумели от ярости, чего их жены и опасались. В общем… Джесси позвонил доктору Киркланду и сообщил, что кто-то вломился в большой дом и перевернул там все вверх дном. Сказал, что доктору Киркланду лучше приехать немедленно.
Я закрываю глаза, почти боясь услышать окончание истории.
– Ты уверена, что хочешь слушать дальше, дитя мое?
– Да.
– Когда доктор Киркланд приехал, Джесси вместе с другими мужчинами посадил его в пикап и отвез к дому Большого Леона.
– Кто такой этот Большой Леон?
– Один из мужчин на острове. Он отсидел двадцать лет в «Анголе». Джесси показал Леону фотографии и рассказал о том, что сделал доктор Киркланд. Потом он заявил: «Он твой на два часа. Но смотри, чтобы на теле не осталось никаких следов».
– О господи!
Пирли кивает, и в глазах у нее вспыхивает яростный огонь.
– Через два часа они вернулись и забрали его. А потом сделали то, что Билли Нил собирался сделать с тобой и со мной.
– Что?
– Привязали его за руки к рулю автомобиля и столкнули в реку с моста.
– Господи!
– Некоторое время спустя кто-то из них нырнул и отвязал доктора Киркланда от руля. – Пирли внимательно смотрит на меня. – Ты сказала, что хочешь знать все.
– Ты видела деда, когда все это происходило?
– Нет. Я знаю лишь то, что рассказал Джесси.
В голове у меня вертится один-единственный вопрос.
– Он умолял пощадить его?
– Нет, дитя мое. Он проклинал всех последними словами, пока голова его не скрылась под водой. В этом старике не осталось ничего доброго и мягкого. Он проклянет самого дьявола, когда попадет в ад.