И была еще я – женщина, которая, невзирая на чередующиеся приступы депрессии и эйфории, сумела подняться на вершину в профессиональной области. Она оказалась совсем не такой, какой я ее считала. Часть меня всегда была занята притворством и мистификациями. Та, кем я выглядела в глазах общества, – сверхудачливая особа, не терпящая пустых разговоров и бессмыслицы, – оказалась двойником, скрывавшим в себе маленькую девочку, полную сомнений. Которая почти круглосуточно втихаря пила, чтобы заглушить боль, которую не понимала. И которой нужен был мужчина, чтобы защитить ее от опасностей, существовавших, главным образом, в ее воображении. Но каким-то образом этот узел противоречий сложился в женщину, которая достаточно эффективно существовала внешне. Женщину, которая мне даже нравилась. Но отныне у бесформенной и беспричинной боли, от которой я всегда убегала, появилось лицо. И это лицо принадлежит моему отцу. Внезапные дикие и казавшиеся необъяснимыми перепады моего настроения обрели смысл. Я больше не являюсь загадкой. Я представляю собой шоу Опры Уинфри.
Раздается звонок моего сотового.
На экране надпись «Абонент неизвестен».
Я боюсь ответить на вызов, как будто это позволит неизвестному абоненту увидеть, где я нахожусь, Но это же чистой воды сумасшествие! Глубоко вздохнув, я нажимаю кнопку «ответ».
– Это Кэтрин Ферри? – слышу я четкий голос.
Я замираю.
– Доктор Малик?
– Да. Мне не хотелось, чтобы вы подумали, будто я забыл о вас. Боюсь, мы не можем долго разговаривать, но непременно должны скоро увидеться. Я уверен, что со времени нашей последней беседы вам пришлось немало пережить.
– Это действительно так, – отвечаю я, и руки у меня начинают дрожать.
– Этого и следовало ожидать, Кэтрин. Вам снились кошмары? Воспоминания о прошлом? Что-нибудь в этом роде?
– Все вышеперечисленное вместе взятое. Сегодня утром я узнала, что в детстве подвергалась сексуальному насилию.
– Я заподозрил это, еще когда вы учились в медицинской школе. В конце концов, доктор Омартиан был старше вас на двадцать пять лет. Были и другие симптомы. Мы можем обсудить это, но, боюсь, как-нибудь позже.
– Дед убил моего отца.
Молчание.
– Кто рассказал вам об этом?
– Дедушка. Он сказал, что застал папу в тот момент, когда он насиловал меня.
– А почему он решился рассказать вам все это после стольких лет?
– Иначе я бы сама обо всем узнала, и очень скоро.
Пауза.
– Понимаю.
Из темноты выныривают два круга света и, мазнув лучами по заправке, исчезают вдали. Их свет коснулся меня не более чем на секунду, но, оказавшись в лучах фар пусть даже на секунду, я чувствую, что меня пробирает дрожь.
– Вы знаете, что оперативная группа объявила на вас охоту?
– Да, знаю.
– Они считают, что жертвы в Новом Орлеане – ваших рук дело.
– Вчера вы и сами так считали.
Он прав. Я сама не могу сказать, в чем сейчас уверена. Я знаю лишь одно: сию минуту, когда я разговариваю с этим человеком, который, по мнению ФБР и полиции, убил пятерых мужчин с крайней жестокостью и с заранее обдуманным намерением, я чувствую себя намного спокойнее, чем когда-либо раньше.
– Вы по-прежнему так считаете, Кэтрин?
– Не знаю. Если эти убийства действительно были совершены на сексуальной почве, то я не думаю, что это ваших рук дело. Но если они носят другой характер… тогда, быть может, вы виновны.
– Какой же еще характер они могут носить?
– Наказание.
Долгое молчание.
– А вы проницательная женщина.
– Пока что это качество не слишком мне помогло.
– Все еще впереди.
– Для чего было предназначено это оборудование? Та видеоаппаратура, которую полиция обнаружила в вашей тайной квартире?
– Для того чтобы открыть глаза общественности. Я скоро позвоню вам снова, дорогая. Мне пора идти.
Ощущение того, что сейчас я снова останусь одна, пронзает меня, как ножом.
– Доктор Малик?
– Да?
– Кто-то пытался убить меня сегодня ночью.
Молчание.
– Это были вы?
– Нет. Где это случилось?
– В одной богом забытой дыре. На острове посреди Миссисипи.
Снова молчание.
– Я ничем не могу вам помочь.
– Убийства в Новом Орлеане имеют какое-то отношение ко мне? К моей жизни в Натчесе?
– И да, и нет. Мне надо бежать, дорогая. Будьте осторожны. Никому не доверяйте. Даже своей семье.
Щелчок, и он пропал. Исчез.
Я все еще прижимаю телефон к уху, когда на заправку въезжает черный «Форд-Экспедишн» и трижды мигает фарами. Я остаюсь на месте до тех пор, пока из машины не выходит Майкл Уэллс.
– Кэт? – кричит он. – Это Майкл!
– Я здесь.
Прижимаясь спиной к стене, я встаю и иду по направлению к «форду».
Майкл выглядит обеспокоенным, но потом улыбается.
– Всякий раз, когда мы встречаемся, ты предстаешь передо мной в нижнем белье.
– Похоже, ты прав.
Он забирается в свой внедорожник и вручает мне футболку, пару теплых штанов и какие-то шлепанцы на пять размеров больше, чем нужно.
– Спасибо. У тебя есть полотенце или что-нибудь в этом роде? Мне бы не хотелось испортить штаны. У меня вся нога в крови.
Он открывает дверцу со стороны пассажирского сиденья и помогает мне забраться внутрь. Затем склоняется над рваной дырой у меня на бедре.
– Проклятье! Придется зашить ее, когда мы приедем домой. А пока что давай просто продезинфицируем рану и прикроем ее чем-нибудь.
Из бумажного пакета на полу он извлекает флакон с бетадином, смачивает им кусок марли и прижимает влажный комок к моей ноге. Через несколько секунд он убирает марлю, выливает в дыру полбутылки неоспорина, а потом забинтовывает рану.
– Большинству моих пациентов после такого понадобилась бы шоколадка «Милки уэй».
– А у тебя есть?
Он сует руку в отделение для перчаток и жестом фокусника вынимает оттуда шоколадку. Это заставляет меня улыбнуться по-настоящему.
– Как насчет того, чтобы убраться отсюда подобру-поздорову? – интересуется он.
Я с благодарностью киваю в ответ.
Майкл захлопывает дверцу и садится за руль. Пока я натягиваю привезенную одежду на мокрое белье, он делает тройной разворот и выскакивает на шоссе, направляясь на север.