Голова у меня идет кругом. Одновременно возникает непреодолимое желание выпить.
– Продолжай.
– Ты действительно хочешь этого? Думаю, ты уже догадалась, к чему я клоню.
– Выкладывай, Майкл. И побыстрее.
– Единственным доказательством того, что отец насиловал тебя, являются слова деда. Если отбросить их, то какие еще свидетельства остаются? Слухи и сплетни о внебрачной любовной жизни твоего отца. Да возможная жестокость, проявленная во Вьетнаме.
Я с трудом проглатываю комок в горле и жду, чтобы Майкл продолжал.
– У тебя и в самом деле долгая история психологических симптомов и поведения, согласующихся с реакцией пациентов, пострадавших в прошлом от сексуальных домогательств и растления. Но у тебя нет прямых доказательств, кто растлевал тебя. Поэтому… я всего лишь задаю вопрос, Кэт. Почему ты веришь, что последняя версия «истинной правды» в изложении твоего деда более верна, нежели его предыдущие россказни?
– Потому что я чувствую, что это правда, – негромко отвечаю я. – Хотела бы, чтобы это было не так. К сожалению, это правда. У меня такое ощущение, как будто я все вижу собственными глазами. Двое мужчин дерутся над моей кроватью в темноте. Боюсь, что я видела это на самом деле.
– Может быть, дед действительно убил твоего отца, как он и говорит. Вот только по совсем иной причине, чем та, которую он назвал тебе. Почему ты безоговорочно принимаешь на веру то, что дед застал Люка в тот момент, когда он насиловал тебя? С таким же успехом все могло быть наоборот. Может быть, в роли насильника выступал как раз твой дед.
В горле у меня застрял горячий комок, который не дает вырваться наружу ни единому слову.
– Но…
– Я всего лишь стараюсь мыслить логически, – заявляет Майкл. – Ты замешана во всем, и тебе трудно рассуждать, не испытывая чувств и эмоций. Впрочем, не думаю, что кто-нибудь другой на твоем месте оказался бы способен на это.
– Я признаю это, о'кей? Я не хочу верить в то, что отец растлевал меня. Я отчаянно стараюсь обрести надежду, что он не делал этого. Но сама мысль о том, что это делал дедушка, кажется мне невероятной. Для этого городка он образец морали и нравственности. Знаменит тем, что хранил верность своей супруге.
– Ты льешь воду на мою мельницу. Киркланду не нужны были интрижки на стороне, поскольку свои тайные желания он удовлетворял дома. Насильники и растлители малолетних часто выглядят образцами добродетели в глазах общественности. Особенно в состоятельных семействах. Мне приходилось самому видеть такое на практике.
– Почему тебе это вообще пришло в голову, Майкл? Это все из-за того, о чем я рассказала сегодня ночью?
– Если честно, то нет. Я слышу о твоем деде всю свою жизнь. И не могу сказать, что мне нравится то, что я слышу. Все хотят зарабатывать деньги, но говорят, что Киркланд жил ради денег. По общему мнению, он женился на твоей бабушке только ради ее денег и общественного положения.
– Такие разговоры всегда ходят, когда бедный юноша женится на богатой наследнице. А дедушка удвоил состояние семьи путем умелого управления им. В особенности нефтью.
Я вижу, что Майкл сопоставляет мои слова с собственными убеждениями. Затем он нейтральным голосом произносит:
– Старые доктора говорят, что в свое время он выполнял массу сомнительных процедур.
– Сомнительных в каком смысле?
Я слышу по собственному тону, что встала на защиту деда.
– В смысле ненужных. Например, удалил слишком много аппендиксов, которые оказались нормальными. Диагностическая хирургия при болях в животе. Они говорят, что он, не колеблясь, удалял у любого пациента желчный пузырь с малейшим подозрением на камни в нем. Масса гистерэктомий [22] при диагностировании фибромиомы… Собственно говоря, одну из подобных операций он сделал моей матери. Вспомни, это были пятидесятые и шестидесятые годы. В те времена хирург мог делать практически все, что хотел. Тем не менее твоего деда вызывали на заседание комитета по хирургической этике.
– Откуда ты узнал все это?
– Вчера вечером я разговаривал с Томом Кейджем. Именно по этой причине он перестал направлять пациентов к Киркланду.
– Доктор Кейдж говорил что-нибудь о моем отце?
– Да. Очевидно, Люк много рассказывал ему о том, что ему пришлось пережить на войне. Том служил в Корее, так что твой отец наверняка полагал его более благодарным слушателем, нежели остальных.
– И что он ему рассказывал?
– Том не стал углубляться в подробности. Но он сказал, что считает твоего отца хорошим солдатом и добрым человеком. Собственно говоря, это и натолкнуло меня на размышления. Если Том Кейдж считал твоего отца хорошим малым, трудно представить его в роли растлителя собственной дочери. Я не говорю, что он не мог им быть. Доктор Кейдж мог смотреть на твоего отца, видеть перед собой ветерана с кучей проблем и закрывать глаза на прочие его недостатки. Но Том хочет, чтобы ты пришла к нему. Думаю, тебе следует выслушать то, что он может рассказать.
– Я и сама хочу. Господи, если бы сейчас было утро! Мне совершенно не хочется спать.
– Тебе осталось недолго ждать. – Майкл протягивает руку и выключает верхний свет. Через пару секунд окно спальни из черного превращается в синее. – Ты проспала шесть часов.
Светает. Я не верю своим глазам.
– Кэт, есть еще кое-что, о чем, думаю, я должен рассказать тебе.
– Что?
– Твой дед может говорить правду о том, что именно отец растлевал тебя, но лгать о том, что это он убил его.
– Что ты имеешь в виду?
– Есть и другие кандидаты на роль человека, который нажал на курок.
По какой-то причине мне требуется некоторое время, чтобы понять, на что намекает Майкл. Наконец я соображаю.
– Моя мать? – шепчу я.
Он кивает.
– Это легко представить. В течение нескольких лет она отрицает саму возможность растления, но однажды ночью сама становится тому свидетельницей. Может быть, она была пьяна или накачалась наркотиками по рецептам. Они ссорятся, она хватает ружье, висящее над камином, и убивает его.
– Притом что я нахожусь в комнате?
– Мы не знаем, была ты там или нет. Впоследствии твой дед переносит тело Люка в розовый сад и выдумывает историю о грабителе, чтобы защитить свою дочь. Если хочешь знать мое мнение, то при таком сценарии твой дед герой.
– Кто еще мог сделать это? Пирли?
– Конечно. По тем же самым причинам психологического порядка, что и твоя мать. Годы отрицания – или, быть может годы сознательного сокрытия правды, – но в конце концов она ломается и убивает его. Твой дед мог перенести тело Люка в розовый сад, чтобы защитить служанку, которая работала на его семью в течение пятидесяти лет. Она же была нянькой, то есть той, кто заботился о тебе в первую очередь.