— Кэтамару, Якинахико умер. Лети к своим приятелям-птицам, разнеси эту новость.
Ястреб, крича, продолжал кружить в небе. У «Унаси» заболела рана. Посмотрев на ладонь, он увидел, что крошечное змеиное жало впилось в нее. Он поспешно выдернул его, но, похоже, яд уже попал в кровь. Левая рука стала на глазах краснеть и распухать, «Унаси» почувствовал тяжесть в руке, и у него стали подкашиваться ноги. Кэтамару, видимо, успокоившись, наконец улетел. Нетвердо стоя на ногах, «Унаси» горько усмехнулся вслед ястребу, который мстил ему, принявшему облик Унаси, будто он был врагом Якинахико.
— Господин Унаси, что случилось? — послышался крик. Старейшина, обеспокоенный тем, что с наступлением утра Якинахико с Унаси не вернулись, прихватив приятелей, пошел им навстречу. Увидев труп Якинахико, старейшина застыл как вкопанный.
— Почему господин Якинахико мертв?
«Унаси», почти теряя сознание, проговорил:
— Господин покончил с собой, не в силах пережить горе. Я пытался его остановить, но он был непоколебим и сделал, как решил.
В тот день у «Унаси» начался жар, и он провел пару недель без сознания на грани жизни и смерти. Пока «Унаси» был болен, Якинахико похоронили, и теперь его тело покоилось рядом с Масаго-химэ. Пройдет несколько лет, прежде чем их тела обмоют и их души отправятся в страну богов, далеко в море.
5
Через два месяца, когда «Унаси» окончательно оправился после болезни, он пришел на могилы Якинахико и Масаго-химэ. Разглядывая останки Якинахико, того, кем он был в недалеком прошлом — странное чувство охватило «Унаси».
— Кто ты, испускающий зловонный запах? Идзанаги? А может, оболочка Якинахико? Или же душа Унаси? Нет, не может быть, чтобы душа. Потому что душа у меня внутри. Выходит, что все в человеческом теле подвержено тлену и лишь душа — нет?
Как и у Масаго, на широком лбу Якинахико лежал оберег из ракушки, а под ним зияли впавшие глазницы.
«Мне подумалось, что когда я умру, то и со мной будет то же самое, и не в человеческих силах избежать такой судьбы. Именно поэтому-то жизнь сама по себе так прекрасна». Такими были слова Унаси, когда он увидел останки Масаго. «Унаси» содрогнулся: впервые в жизни его тело было бренным, и ему захотелось плакать от такой хрупкости. Он сбежал от разлагающегося тела Идзанами, потом от Масаго-химэ. Каким же малодушным и неблагоразумным он был!
— Тело-оболочка Якинахико! Я решил отправиться в путешествие вместе с душой Унаси. Больше мы, наверное, никогда не встретимся. Ты рассыплешься в воздухе, ты растворишься в земле, — обратился «Унаси» к останкам, положил в гроб меч, лук и стрелы Якинахико и побрел прочь. Он решил покинуть Амароми.
— Куда же вы поедете, господин Унаси? — увидев, что «Унаси» готовится покинуть остров, спросил старейшина острова, все еще облаченный в траурные белые одежды. Траур на острове носили вплоть до того дня, когда нужно было обмывать кости. Старейшина должен был ходить в белом еще два года. «Унаси» посмотрел в лицо старейшины — траурный белый цвет подчеркивал его загар.
— Теперь, после смерти господина Якинахико, у меня нет особого желания возвращаться на Ямато. Я подумываю о южных островах, где мне не приходилось бывать. К счастью, у меня есть знакомый кормчий, попробую попросить его взять меня гребцом на корабль.
Удивленный таким решением старейшина отчаянно пытался отговорить «Унаси».
— Господин Унаси, да стоит ли вам становиться гребцом? Вы же были слугой господина Якинахико, не лучше ли вам просто остаться на Амароми вместо того, чтобы работать гребцом? У нас на Амароми много молодых девушек. Я для вас подберу жену, сможете обзавестись здесь семьей.
— Ну, куда вы пойдете с покалеченной рукой? Пожалейте себя! — обливаясь слезами, причитала мать Масаго-химэ.
«Унаси» потерял кисть левой руки. Старейшина рассудил так: левая рука близко к сердцу, и змеиный яд мог попасть туда, поэтому «Унаси» поспешили отсечь кисть. Жители острова глубоко сочувствовали «Унаси»: мало того, что его хозяин покончил жизнь самоубийством, да еще он сам лишился руки.
Но «Унаси» было все равно, есть у него кисть или нет. Ее отсутствие лишь напоминало ему о том, что его тело небессмертно. Теперь он не только не мог легко оправиться после ран или болезни, но он, наконец-то, стал хозяином человеческого тела, тела Унаси, которое менялось день ото дня. Якинахико, поселившийся в глубине плоти «Унаси», был настроен жить полной жизнью, пока время его не истечет. Незаметно для себя, заместив Унаси, он стал получать удовольствие от жизни в молодом девятнадцатилетнем теле.
Кормчий судна, перевозившего моллюсков, хорошо помнил молодого слугу Якинахико. Когда тот попросился гребцом на судно, они тут же ударили по рукам. «Унаси» наловчился справляться со своими корабельными обязанностями: зубами развязывал швартовые тросы, ставил парус, одной рукой греб веслом. И даже когда-нибудь собирался стать кормчим.
Судно, на котором плыл «Унаси», прибыло на остров Морской змеи в полнолуние, через год после смерти Якинахико. Тусклый лунный свет освещал белый утес и слева от него длинный белоснежный пляж. Было решено сойти на берег на следующее утро, и гребцы расслабились на борту корабля.
В трюме «Унаси» пытался побороть боль. Удивительное дело, но время от времени отсутствующая левая кисть причиняла ему страдание. Фантомные боли были такими сильными, что у него на лбу выступал липкий пот. Один день он мучился от резкой боли, на другой она бесследно исчезала. «Пока память о боли в твоем сердце, рука будет ныть», — объяснил старик гребец, тот самый, который в свое время рассказал о мико с острова Морской змеи. Когда «Унаси» еще был Якинахико, физические страдания его всегда были мимолетны, поэтому теперь, каждый раз, сражаясь с фантомной болью, он размышлял о том, как удивительно устроено человеческое тело. «Точнее так: как удивительно устроена человеческая душа!» — думал «Унаси», разглядывая руку, обрывающуюся у кисти.
На палубе раздался крик. Заинтересовавшись, что случилось, «Унаси» взобрался вверх по лестнице и увидел, как гребцы, перекрикивая друг друга, показывали куда-то в сторону моря. «Кто-то прыгнул с утеса», — кричали они. «Гребите к берегу», — громко скомандовал кормчий. На море был штиль, и гребцы налегли на весла, направив судно к берегу. «Унаси» свесился с борта, вглядываясь в морскую гладь, освещенную полной луной, но ничего не увидел. По спокойной морской глади, как масло, разливался лунный свет. Корабль приблизился к скалистому утесу из белого известняка. Снизу утес выглядел устрашающе высоким. Если кто и прыгнул с такой высоты, то каким бы он ни был хорошим пловцом, вряд ли его можно спасти.
В лунном свете гребцы вглядывались в поверхность воды. Моряки привыкли рисковать своей жизнью, но ценили жизнь других людей. Если случалось, что кто-то из них оказывался за бортом, то товарищи приходили на помощь, рискуя собственной безопасностью.
— Странно, что никто не всплывает, — задумчиво склонил голову старик гребец. — Человеческое тело, прежде чем пойти ко дну, всегда всплывает на поверхность.