— Конечно, — согласился Конрад. — А в чем дело?
— Пойдемте прогуляемся.
Чейз поднялся со своего места, и мы направились к гаражу. Двойная дверь была открыта.
— Послушайте, а Эллен… с ней все хорошо?
Меня буквально передергивало, когда он произносил ее имя.
— Мы оба немного на взводе, — признался я.
— Конечно, понимаю. Просто я заметил, как быстро она выпила вино.
— Я же говорю, что для нас это стало серьезным потрясением. Трех человек застрелили в соседнем доме; представьте, как вы себя чувствовали бы на нашем месте.
Чейз прошел в гараж и стал осматриваться по сторонам, глядя на газонокосилки, взял в руки кусторез, потом заметил мои картины. Их было около дюжины, они стояли у стены, покрытые толстым слоем пыли. Президент колледжа подошел к ним и стал по очереди рассматривать.
— Нельзя так обращаться с живописью. Краски портятся от жары и пыли.
Я ничего не ответил.
— А вы неплохо рисуете. — Он умудрился сказать это таким тоном, что одновременно польстил мне и показал свое превосходство. Конрад вернулся к первой картине — это был пейзаж с видом гор Адирондак. — Мне нравится. И чем больше я смотрю на эту картину, тем больше проникаюсь. Очень импрессионистично. Крупные мазки, если смотреть вблизи, то видишь только непонятные разводы, но стоит отойти немного, — он сделал три шага назад, — и начинаешь видеть всю картину целиком. Вы ведь устраивали выставку несколько лет назад?
— Да.
Чейз вновь подошел к картинам, достал третью, поднял.
— Это… дайте подумать… водопад Промис?
— Да.
— Вы интересно работаете с цветами. У вас получается приглушенная гамма, как будто на все краски сверху накладывается серый фильтр. Не знаю ни одного художника, который мог бы передавать через пейзаж ощущение грусти так, как это удается вам. — Он покачал головой, показывая восхищение. — А вы непростой человек, Каттер, — заметило наше светило.
Я не мог удержаться.
— В смысле?
— Вы неразговорчивы, целыми днями разъезжаете на пикапе и косите траву во дворах у других людей, а одно время вообще возили Рэнди, но оказывается, что у вас богатый внутренний мир. — Он указал на мою голову: — Намного богаче, чем можно подумать на первый взгляд.
— Правда?
— Вы проницательный человек. Уверен, что вы были очень серьезным ребенком, который редко делился с окружающими своими планами на будущее.
— Да. Редко.
— Вы не находите, что человеческий мозг — потрясающая штука? Обычно люди вроде вас готовы все отдать, лишь бы заниматься любимым творчеством. Но вы не такой: в один момент вы просто решили все бросить.
— Мне нужно было зарабатывать на жизнь.
Конрад кивнул, как будто в знак понимания.
— Я и сам частично так поступаю. Все свое время отдаю колледжу, этой дрянной административной работе, вместо того чтобы писать. А ведь только творчество по-настоящему питает нас.
«Если только ты не питаешься от чужого творчества», — подумал я.
— И все же, о чем вы хотели поговорить? — спросил он, положив пейзаж, на котором был изображен водопад Промис, поверх других картин.
— Понимаете, мне хотелось бы рассказать кое о чем Барри Дакуорту, но Эллен считает, что сначала стоит поговорить с вами.
— Правда? — Он удивленно приподнял брови. — И о чем же?
— Вы помните студента, который учился у вас лет десять назад, его звали Бретт Стокуэлл?
— Ну конечно, — тут же ответил Конрад. Я рассчитывал, что он сделает вид, будто забыл его, и пару раз повторит имя юноши, словно пытаясь вспомнить. — Прекрасный студент, к тому же очень талантливый, — заявил он. — Ужасная трагедия. Вы же знаете, что парень совершил самоубийство.
— Да. Знаю.
— Я был потрясен. Хотя, если честно, это не стало для меня неожиданностью.
— Правда? А почему?
— Иногда талантливые люди бывают очень сложными. Талант — это не просто дар, Джим. Это может быть и проклятием. Не мне говорить вам об этом. — Он снова показал на мои картины. — Вы ведь пережили что-то вроде падения. Черную полосу. И тогда у вас возникла мысль все бросить и уйти, но если бы у вас не было выхода, не было дороги, по которой вы могли идти, возможно, это привело бы к ужасным последствиям.
— Значит, в случае с Бреттом вы видели какие-то признаки того, что он может с собой сделать?
Конрад пожал плечами:
— Стокуэлл был человеком настроения. Помню это прекрасно. Очень замкнутым. Все, что он делал, казалось ему недостаточно хорошим. Любая фраза, идея, родившаяся в твоей голове, когда ты переносишь ее на бумагу, выглядит совсем по-другому. — Он сделал паузу. — А почему вы вдруг заговорили о Бретте Стокуэлле?
— Вы знаете его мать, Агнесс?
— Конечно. Видел ее на похоронах. Когда я пришел на прощальную церемонию в церковь, она была там, стояла у гроба сына и плакала. Бедная женщина выглядела такой одинокой. Ее муж к тому времени уже умер.
— Она моя клиентка. Мы с Дереком приводим в порядок ее двор.
— Как мило, — заметил Конрад.
Боже, как мне хотелось убить его прямо на месте! Сесть за руль садового трактора и переехать этого самодовольного индюка.
— Она сказала, что вы были очень внимательным к ней после смерти сына. Посылали цветы и билеты на концерт.
Конрад кивнул, словно вспоминая, но что-то в его взгляде выдавало беспокойство по поводу того, что мне это стало известно.
— Агнесс долгие годы хранила многие вещи Бретта, — продолжал я. — Не могла расстаться с ними, но несколько недель назад отдала его компьютер Дереку. Они с Адамом, сыном Лэнгли, собирали старые компьютеры.
— Даже так? — Чейз провел рукой по электрическому кусторезу, взялся пальцем за спусковой крючок и нажал его, но ничего не произошло, поскольку агрегат не был подключен к сети.
— Бретт был писателем, и вы, как его преподаватель, должны знать об этом. В его компьютере нашлась целая книга.
— Ничего странного, — медленно процедил Конрад. — Я бы удивился, если бы в его компьютере не было книги или даже двух-трех. Он хотел стать писателем.
— Насколько я знаю, ребята нашли только один роман. О парне по имени Николас, который однажды утром проснулся и понял, что кое-что в нем изменилось.
— Вы это серьезно? — удивился Конрад.
— Он проснулся с влагалищем вместо члена.
— Мне прекрасно известна эта история. Но, боюсь, я ничего не понимаю.
— Компьютер находился в доме Лэнгли пару дней назад. Но теперь его там нет.
Лицо Чейза оставалось непроницаемым.