Эта необычайная определяем ость женщины при помощи всего, лежащего вне ее, в основе своей совершенно тождественна с тем фактом, что она легче и чаще поддается внушению, чем мужчина. Все это соответствует той пассивной роли, которую женщина играет как в самом половом акте, так и во всех стадиях, предшествующих ему. В этом выражается общая пассивность женской природы, благодаря которой женщины в конечном итоге усваивают и акцептируют даже те мужские оценки, к которым они по существу не имеют никакого отношения. Женщина насквозь проникается взглядами мужчины и ее собственная идейная жизнь пропитывается чуждыми ей элементами. В глубокой лживости своей природы она является поборницей нравственности, но этого нельзя даже назвать лицемерием, так как этим признанием нравценности она не прикрывает ничего антиморального, а усваивает и применяет совершенно гетерономный завет. Все это вместе взятое может, поскольку женщина сама лишена правильной оценки явлений, протекать очень гладко и легко, может вызвать обманчивую видимость высшей нравственности. Но дело сильно осложняется, когда все это приходит в коллизию с единственной врожденной общеженской оценкой – высшей оценкой полового акта.
Утверждение между людьми полового общения, как высшей ценности, протекает у женщины совершенно бессознательно. Ведь у женщины этому утверждению не противостоит, как у мужчины, возможность его отрицания, иными словами, нет той двойственности, которая необходима для фиксации. Ни одна женщина не знает, никогда не знала да и не может знать, что она собственно делает, когда удовлетворяв своему влечению к сводничеству. Женственность совершенно тождественна сводничеству. Вот почему женщине пришлось бы выступить из пределов своей собственной личности, чтобы подметить и понять тот факт, что она сводничает. Таким образом, глубочайшее хотение женщины, истинное значение и смысл ее существования остается вне пределов ее сознания. Нет никаких препятствий к тому, чтобы мужская отрицательная оценка сексуальности вполне покрыла в сознании женщины ее собственную положительную. Рецептивность женщины заходит так далеко, что она в состоянии отрицать тот единственный положительный элемент, который составляет исключительную природу женщины.
Но ложь, которую совершает женщина, приписывая себе взгляд мужского общества на сексуальность, на бесстыдство и объявляя мужской критерий всех поступков своим собственным – эта ложь никогда не осознается ею. Женщина приобретает вторую натуру, не предполагая даже, что это не ее истинная натура. Она серьезно убеждена, что представляет собою что-то: она глубоко уверена в искренности и изначальности своего нравственного поведения и суждения. Так глубоко засела эта ложь, эта органическая или, если можно так выразиться, эта онтологическая лживость женщины. В этом пункте женщины вводят в заблуждение, кроме других, еще и себя. Дело в том, что нельзя безнаказанно подавлять извне свою природу таким образом, да еще искуственными мерами. Но гигиена не оставляет женщину без кары за подобное отрицание своей природы: она наказует ее истерией.
Из всех неврозов и психозов истерические явления представляют для психолога самую увлекательную тему. Они бесконечно сложнее, а потому и заманчивее, чем меланхолия, которую относительно легко вызвать в своих переживаниях, или простая паранойя.
Почти все психиатры питают упорное недоверие к различным психологическим анализам. Уже a limine они допускают объяснение явлений с помощью патологического изменения в тканях или отравлений пищей, но они отказывают психологического элементу в первичной действенности. Но так как до сих пор еще не доказано, что психический элемент должен занимать второе место в сравнении с физическим, все указания на принцип «сохранения энергии» решительно отвергнуты самыми выдающимися физиками, то этот предрассудок можно, по справедливости, оставить без внимания. Выяснение «физического механизма» истерии может пролить свет на различные стороны этого явления, а пожалуй и на все явление. Тот факт, что все данные, которыми мы располагаем в настоящее время по вопросу об истерии, найдены именно путем такого исследования, заставляет нас предположить, что этот путь наиболее надежный. Я имею здесь в виду исследования, непосредственно связанные с именами Пьера Жане и Оскара Фогта, а особенно И. Брейера и 3. Фрейда. Дальнейшее исследование и раскрытие явления истерии необходимо производить в том направлении, по которому следовали эти ученые, т.е. надлежит воссоздать тот психологический процесс, который привел к этой болезни.
Если принять определенное сексуальное «травматическое» переживание в качестве наиболее обычного (по Фрейду, единственного) повода к заболеванию, то, по моему мнению, возникновение этой болезни следует представлять себе схематически таким образом: женщина находилась под влиянием какого-нибудь полового впечатления или представления, которое она восприняла в известном прямом или непосредственном отношении к себе. И вот в ее психике разгорается конфликт. С одной стороны, мужская оценка, которая насквозь проникла в ее существо, привилась к ней, перешла в ее сознание в виде доминирующего начала, заставляет ее отвергнуть это представление, возмущаться им и чувствовать себя несчастной из-за него. С другой стороны, ее собственная женская природа действует в противоположном направлении: она положительно оценивает это представление, одобряет, желает его в самых глубоких бессознательных основах своего существа. Этот именно конфликт постепенно нарастает и бродит внутри ее, пока не разряжается припадком. Вот такая женщина являет собою типическую картину истерического состояния. Этим объясняется, почему больная ощущает половой акт, как «чужеродное тело в сознании», тот половой акт, который она, по ее глубокому убеждению, решительно отвергает, но которого фактически требует ее изначальная природа, это нечто в ней. Колоссальная интенсивность желания, которое усиливается по мере увеличения числа попыток, направленных к его подавлению, и параллельно с этим тем более сильное и оскорбленное отрицание мысли о половом акте – вот та пестрая игра двух чувств, которая совершается в истеричке. Хроническая лживость женщины особенно обостряется, когда дело кажется основного пункта, когда женщина впитывает в себя также этически отрицательную мужскую оценку сексуальности. А ведь всем известен тот факт, что сильнее всех поддаются влиянию мужчины именно истерички. Истерия есть органический кризис органической лживости женщины. Я не отрицаю, что есть и истеричные мужчины, хотя значительно реже: ибо среди бесконечного числа различных психических возможностей мужчины есть одна, а именно – это обратиться в женщину, а вместе с тем и в истеричку. Несомненно существуют и лживые мужчины, но в данном случае кризис протекает совершенно иначе (также и лживость здесь иная, не такая безнадежная): он ведет к просветлению, хотя очень часто на весьма короткий срок.
Это проникновение в органическую лживость женщины, в ее неспособность составить себе истинное представление о своей собственной сущности, неспособность, которая ведет ее к образу мышления, совершенно чуждому ей – все это дает, на мой взгляд, в принципе вполне удовлетворительное разрешение тех трудностей, которые связаны с этимологией истерии. Если бы добродетель была вполне свойственна женщине, то последняя не страдала бы от нее, на самом деле она расплачивается за ту ложь, которую совершает против своей собственной, в действительности, неослабленной природы. В частности, отдельные положения требуют дальнейшего выяснения и подтверждения.