Мистер Сароцини указал на столик рядом с кроватью. На нем стоял телефон, подключенный к телефонной розетке.
– Мы убрали его для вашей собственной безопасности, – доброжелательно сказал он.
– Что вы имеете в виду?
– Может быть, это и хорошо, что вы не помните. Вчера ваше поведение было – как бы получше выразиться – немного неровным.
– Что значит «неровным»?
Мистер Сароцини поднял руку в знак того, что тема закрыта.
– Как сегодня Верити?
Сьюзан удивленно спросила:
– Откуда вы… знаете ее имя?
– Это хорошее имя. Оно ей очень подходит.
– Откуда вы его узнали? – снова спросила она, на этот раз настойчивее.
Он вскинул брови.
– Скажем так: я просто слишком хорошо вас знаю, Сьюзан.
Сьюзан покачала головой:
– Нет. Вы меня совсем не знаете. – Она бросила беспокойный взгляд на Верити.
Малышка мирно спала.
Мистер Сароцини продолжал улыбаться.
– Я очень горжусь вами. Вы станете очень хорошей матерью. Я всегда знал, что так и будет.
– Что здесь происходило ночью? – холодно спросила она. – Хотелось бы знать, кто были все эти люди и что они здесь делали. Зачем они приходили ко мне в палату? И кто играл на флейте?
Мистер Сароцини сцепил пальцы и посмотрел на Верити. В его глазах мелькнуло странное отстраненное выражение.
– Это была небольшая церемония благословения в честь младенца.
– Церемония благословения? – пораженно повторила Сьюзан.
Мистер Сароцини медленно повернулся к ней:
– Милая Сьюзан, вам еще столько нужно узнать. Вы представления не имеете – сколько.
Сьюзан ответила ему ледяным взглядом:
– Мистер Сароцини, Верити – моя дочь. Я ее мать, и вам пора начать прислушиваться к тому, что я говорю. Если вы еще раз захотите среди ночи привести ко мне в палату своих друзей – мне все равно зачем, – то спросите сначала меня, хорошо?
Мистер Сароцини перевел взгляд на Верити, затем снова на Сьюзан:
– Сьюзан, я в курсе, что вы изучали законодательство по суррогатному материнству и обращались к адвокатам за консультацией. Но вам не нужно ничего опасаться. – Он снова улыбнулся. – Поверьте мне, это так. Я просто хотел убедиться, что вы любите ребенка так, как если бы он был зачат вами естественным путем. И я убедился в этом.
Он знал? Он знал, что она ходила к адвокату? Откуда? Джон рассказал?
Ну конечно, Джон рассказал. Джон во всем виноват. Джон ему рассказал.
– Я… не совсем понимаю, что вы имеете в виду, – ответила она.
– Я думаю, что мы с вами сможем договориться – вот что я имею в виду. Мы уже заключили с вами одну сделку и сможем заключить еще одну – чтобы вы смогли оставить ребенка.
Она с удивлением и недоверием посмотрела в это аристократическое лицо, попутно отметив, что зачесанные назад волосы с проседью хорошо сочетаются с прекрасно сшитым костюмом.
– Я… смогу… оставить… Верити? Вы не заберете ее? Вы оставите ее мне?
– Сьюзан, место ребенка – рядом с матерью.
– А как же ваша жена?
Мистер Сароцини пропустил вопрос мимо ушей.
– Скажите мне, как сильно вы любите Верити?
Она издала нервный смешок.
– Я… я не знаю. Как это измеришь? Я люблю ее всем сердцем.
– «Si parva licet componere magnis», – сказал мистер Сароцини. – «Если бы возможно было малое измерить великим». Вергилий. – Он бросил на Верити ласковый взгляд, в котором, однако, по-прежнему присутствовала некая отстраненность. – А ваш муж? Как он к этому отнесется?
Сьюзан с подозрением посмотрела на него. О чем же они с Джоном все-таки договорились?
– Я уверена, что когда Джон увидит Верити… – Она поколебалась.
Мистер Сароцини сказал:
– Если что-либо можно вообразить, оно существует.
Она настороженно нахмурилась, затем чуть насмешливо спросила:
– Значит, если я представлю, что Джон любит Верити, он будет любить ее? Так, что ли?
– Совершенно верно.
Сьюзан вдруг поняла, что к чему. Ну конечно.
– Во время нашей первой встречи в Лондоне вы говорили нам, как вы с женой хотите ребенка, но не можете его завести из-за операции, перенесенной вашей женой. Вы хотели мальчика? Сына? Наследника? Поэтому вам не нужна Верити?
Возникла долгая пауза. Сьюзан вперила взгляд в лицо мистера Сароцини, но там, где ожидала увидеть двоедушие, нашла лишь печаль.
– Видите ли, – сказал он наконец. – Когда мы впервые встретились, мне пришлось прибегнуть к маленькой лжи во спасение. – Он снова замолчал. – У меня нет жены. И никогда не было.
Его слова повисли в воздухе. Разум Сьюзан долгое время отказывался их воспринимать. Она слышала, как они вновь и вновь возвращаются незатихающим эхом. Черты лица банкира отвердели, будто он старался оградить себя от собственных чувств. Глаза стали двумя колодцами печали.
– Никогда не было? – повторила она. – У вас… у вас… нет жены?
Несмотря на потрясение, ей стало жалко мистера Сароцини, но вместе с жалостью к ней пришло понимание того, что она обманута. И пришла злость. И растерянность.
– Это, по-вашему, маленькая ложь во спасение? – сказала она.
Мистер Сароцини, казалось, старел прямо на глазах. Он ссутулился, беспомощно сцепил руки, на лбу углубились морщины. Его голос больше не принадлежал крупному банкиру – всемогущему властелину современного мира. Он принадлежал одинокому старику.
– Это нелегко объяснить. Здесь, пожалуй, несколькими минутами не обойдешься.
– Я в растерянности. Я не понимаю, чего вы хотите. Что вообще происходит?
– Попробую объяснить. Видите ли, я являюсь последним представителем очень старого рода. Он уходит корнями в двадцать пятое тысячелетие до Рождества Иисуса Христа, Великого обманщика. Мой долг состоит в том, чтобы передать эстафетную палочку. Я не могу стать тем, на ком этот род прервется. Я не допущу этого. Только не сейчас, не в этой точке на временной оси истории. – Он посмотрел на Верити. – Только не сейчас, когда воплотилась наша величайшая мечта.
– Что за эстафетная палочка? И что за мечта?
Он помолчал секунду, затем сказал:
– Моя вера.
У Сьюзан встали дыбом волоски на шее. Ей вспомнились слова Фергюса. Разве это возможно? Дьявол во плоти. И она находится здесь с дьяволом во плоти и его ребенком?
Ее ребенком.
Зачатым от того, кто убил Фергюса?