Спасибо тебе, прадедушка, огромное!
— Знаешь, с каждым днем я все больше люблю твой нос, — сказал Бенедикт, вручая ей ложку, которую она только что дочиста облизала.
— Только нос? — поддразнила Джесси.
Он пожал плечами и на какое-то время задумался.
— Нет… наверное, и другие части тела тоже!
Она игриво лягнула его под столом.
— Какие именно?
Лицо у Бенедикта было серьезное, открытое; каштановые волосы он аккуратно причесывал. При первом знакомстве он напомнил Джесси чистеньких, почти невозможно красивых актеров, которые играют роль соседских парней в американских телесериалах. Ей так хорошо с ним! Бенедикт спокойный и надежный; едва расставшись, Джесси сразу начинает по нему скучать. Она не могла дождаться, когда они начнут совместную жизнь.
Но кое о чем они предпочитали не говорить.
Проблема нависала над ними и сейчас, отбрасывая на столик свою тень.
— Так ты вчера им сказала или нет?
Вечер пятницы. Шаббат. По традиции Джесси вечером в пятницу приезжала к родителям. Общалась с отцом, матерью, братом, невесткой и бабушкой. Традиционные вечера в кругу семьи ее всегда тяготили. Одно и то же: молитвы и праздничный ужин. Кухарка из мамы никакая; ее фаршированная рыба похожа по вкусу на кошачий корм. Курица пересушена, кукуруза полопалась. Свечи. Ужасное вино, купленное отцом, — на вкус как подогретый гудрон. Как будто распивать спиртные напитки в пятницу — смертный грех, а плохое вино — Божья кара!
Ее братом Маркусом в семье очень гордились. Адвокат, женился на девушке из хорошей еврейской семьи, Рашель, которая сейчас раздражающе беременна. Из-за ее положения братец и невестка ужасно задирают нос.
Джесси давно уже собиралась огорошить родных новостью — четыре пятницы подряд. Она влюблена в гоя и собирается выйти за него замуж! К тому же она выйдет замуж не просто за гоя, но за бедного гоя…
В общем, вчера Джесси опять струсила.
Она пожала плечами:
— Извини, я… собиралась, но… момент был неподходящий. По-моему, пусть они для начала просто с тобой познакомятся. И сразу поймут, какой ты хороший.
Бенедикт нахмурился.
Джесси положила ложку, схватила его за руку:
— Я ведь тебе говорила — с ними бывает непросто…
Бенедикт накрыл ее руку свободной рукой и посмотрел ей в глаза:
— Значит, ты во мне сомневаешься?
Джесси энергично затрясла головой:
— Нет! Конечно нет! Я люблю тебя, Бенедикт, и хочу провести с тобой остаток жизни. У меня нет ни тени сомнения.
Она и правда нисколько в нем не сомневалась.
На пути их счастья стояло кое-что еще. Дело не только в том, что Бенедикт не еврей и небогат. Он совсем не честолюбив в привычном для ее родителей смысле и не стремится разбогатеть. Его честолюбие устремилось в другом направлении. Бенедикт трудится в благотворительном фонде, помогает бездомным. Ему хочется, чтобы неимущие жители Брайтона жили хоть чуточку лучше. Он мечтает о том дне, когда никому в этом богатом городе больше не придется ночевать на улице. Вот за что Джесси особенно восхищается им.
Мама хотела, чтобы Джесси стала врачом; когда-то о том же мечтала и сама Джесси. Когда она, так сказать, опустила планку и вместо медицинской школы поступила на факультет высшего сестринского образования в Университете Саутгемптона, родители еще смирились, хотя мать отнеслась к ее решению не так благосклонно, как отец. Но, закончив университет, Джесси не устроилась на престижную, высокооплачиваемую работу. Она пошла медсестрой-консультантом в приют для бывших наркоманов. Ей хотелось помогать тем, кому плохо. Платят мало, но работу свою она любит.
Правда, перспектив у такой работы никаких. И оснований гордиться дочерью нет ни у отца, ни у матери. Но они восхищаются ее упорством, в этом нет никаких сомнений. Они гордятся ею. И с нетерпением ждут, когда в их жизни появится зять, которым они тоже смогут гордиться. Естественно, они предполагают, что их зять будет хорошо зарабатывать, будет обеспечивать жену, позволит Джесси вести привычный для нее образ жизни.
Вот что больше всего тревожило Джесси.
— Я с радостью познакомлюсь с ними в любое время. Ты ведь знаешь.
Она кивнула и крепче сжала его руку.
— Ты познакомишься с ними на следующей неделе, на балу. Уверена, ты их совершенно очаруешь.
Ее отец, председатель местного благотворительного комитета, собирал деньги для неимущих евреев по всему миру. На следующей неделе в отеле «Метрополь» намечен благотворительный бал; Джесси разрешили привести с собой туда друга.
Платье она уже купила. Недоставало только туфель в тон. Джесси присмотрела себе красивые туфли, но денег на них у нее не хватало. Конечно, она была уверена, что папа с радостью даст ей необходимую сумму, стоит только попросить. И все же сомневалась — стоит ли. Сегодня утром она присмотрела для себя красивые туфельки «Аня Хайндмарч» — на январской распродаже в местном обувном магазине «Мариэлла». Ужасно красивые и в то же время стильные. Черные лакированные, на двенадцатисантиметровом каблуке, с ремешками вокруг лодыжки и открытым мыском. Но двести пятьдесят фунтов — огромная сумма. Джесси тянула время. А вдруг туфли возьмут да и уценят? Правда, их могут купить до нее… ну и пусть. Она найдет другие. В Брайтоне обувных магазинов хватает. Она обязательно что-нибудь найдет!
Туфельщик согласился с ней.
Сегодня утром он стоял у нее за спиной, у прилавка магазина «Дежа» на Кенсингтон-Гарденз. Слушал, как она объясняла продавщице, что хочет что-нибудь стильное и сексуальное одновременно; ей непременно надо поразить жениха на одном мероприятии, которое состоится через неделю. Потом он следом за ней перешел в другой бутик, «Мариэлла».
Пришлось признать, что в тех черных лакированных туфельках с ремешками, которые она померила, но не купила, она выглядит просто классно. Очень, очень сексуально.
Такие туфли грех тратить на жениха.
Туфельщик искренне надеялся, что она вернется и купит их.
Тогда она наденет их для него!
10 января, суббота
На дисплее Ра высветилось:
«Рест. „Китайский дворик“. Престон-стрит. Пассажир Стерлинг. Место назн.: Роудин-Креснт».
Двадцать три двадцать. Простояв у ресторана несколько минут, Ра, как положено, включил счетчик. Владелец такси велел включать счетчик через пять минут ожидания. Ра не знал, насколько точны его часы, и хотел быть честным по отношению к пассажирам. Поэтому он всегда давал им еще двадцать секунд форы.
Старлинг… Роудин-Креснт…
Он уже возил этих пассажиров! Своих пассажиров он никогда не забывал, особенно таких. Их адрес: Роудин-Креснт, дом 67. И его жену он хорошо запомнил. Она душится «Шалимаром». Теми же духами, что и его мать. Ага-ага… В тот раз на ней были туфли «Бруно Мальи». У нее четвертый размер. Такой же, как у его матери.