— Однако мне вы о них рассказываете.
— Вы меня спросили, я вам ответил. И я не имею чести быть вашим любовником!
Дерзкий тон не очень-то покоробил Каэтану.
Она улыбнулась, прикрыв глаза, и метнула на него испытующий взгляд сквозь опущенные ресницы.
— А почему бы вам им и не стать? — дерзко бросила она. — Я вам уже сказала, что вы мне нравитесь.
— Это так, но я не стал вас ловить на слове. А потом, лишь этого явно недостаточно.
— Мне достаточно. Я что, потеряла память, или вы не говорили мне совсем недавно: «Где ты пожелаешь и когда ты пожелаешь»?
Жиль поклонился так почтительно, что это выглядело почти вызывающе:
— Действительно, я сказал это, но не вам, не герцогине д'Альба. Я это сказал другой, незнакомке, дикому цветку, украшающему улицы Мадрида.
Признаюсь, ее вызывающая красота привлекла меня. Та, другая, была проста, свободна, радостна, и я теперь знаю, что это был всего лишь сон.
Он еще раз поклонился, повернулся и направился к двери. Каэтана нетерпеливо топнула ножкой.
— Куда же вы направляетесь, в конце концов?
Вы что, сошли с ума?
— Нисколько. Я уже имел честь вам это сообщить. Я направляюсь во Францию, а в настоящий момент мне надо найти убежище на два-три дня у надежных друзей.
— Вы не хотите остаться здесь?
Ее голос вдруг стал ласковым, тонким, как у девочки, у которой отбирают любимую игрушку.
— Нет. Я благодарю вас. Я боюсь, что буду играть в этом дворце роль, которая будет для меня непривычной. Вы же замужем, как я думаю, и ваш муж — герцог д'Альба…
— Не существует никакого герцога д'Альба. А мой муж носит этот титул только потому, что я его жена. Но вы можете забыть о нем, как вы забыли о принце Астурийском. Этот бедный дурачок Карл имеет такое же значение для своей жены, как и мой муж, маркиз де Виллафранка, для меня.
— Это не предлог, чтобы наносить ему оскорбление под его крышей. Я знаю, что, находясь подле вас, я не смогу отделаться от этой мысли.
Прощайте, герцогиня. Вы спасли меня, и поэтому моя жизнь принадлежит вам. Вы можете располагать ею по вашему усмотрению.
— Но я не могу располагать вашими ночами? — спросила она с легкой улыбкой.
— Почти так. Да, я чуть не забыл. — Он быстро снял ливрею, которую на него надели в трактире, и бросил ее на стул. — Будьте добры распорядиться, чтобы вернули мою одежду, слугу и лошадей.
— Вы с ума сошли. Вас же ищут в Мадриде более тщательно, чем где бы то ни было. А в вашем мундире вы еще приметнее, чем Эскуриал. А ваш краснокожий — это же белый волк посреди Мадрида. И потом, куда вы намерены идти? Кто они, ваши верные друзья?
— Художник королевского двора Франсиско де Гойя-и-Лусиентес. У него есть мастерская, тайная мастерская в квартире Растре, о ней ничего не знает его жена. Он там пишет для себя, по-своему.
Взрыв ярости охватил Каэтану.
— Гойя! Друг и любимый художник Бенавенте! И вы хотите к нему идти?
— Да, к нему. Он мой друг. Это человек прямой и смелый. Я знаю, что вы его не любите. Однако вам следовало бы приблизить его к себе. Это великий художник, пожалуй, самый великий художник Испании.
— Его картины не показались мне такими уж блестящими. Однако это действительно смелый человек и… хороший матадор. Я видела его однажды на арене и нашла в нем удивительное сходство с быком. Ну, быть по сему, если уж вы так хотите. Но дам вам совет. Наденьте снова ливрею и оставьте на ваших лошадях попоны с моими гербами. Это послужит вам защитой. Завтра я вам пришлю вашего слугу и другую лошадь с такой же попоной. Это будет осторожнее. До свидания, шевалье.
Он подошел к ней, встал на колено, поцеловал руку.
— Прощайте, ваша светлость. Я унесу с собой память о вашей доброте и глубокое сожаление, что все не так, как хотелось бы, а лишь так, как есть.
Прелестным жестом она поднесла к его щеке свою руку, которую он поцеловал.
— Я сказала «до свидания», шевалье, но не «прощайте». Мы еще увидимся.
— Если Богу будет угодно.
— Это угодно мне… и Богу тоже.
После великолепия дворца д'Альба Турнемин с некоторым облегчением въехал на плиты нижних кварталов. Запах цветущих мандариновых деревьев, французских духов сменился запахами жареного лука, дешевого вина, немытых тел. Толпы девушек с гвоздиками, вплетенными в блестевшие от масла волосы, дерзких мальчишек в лохмотьях, старух, закутанных в черные шали, стройных цыганок с быстрыми глазами — все это отодвинуло на задний план пышность Аранхуэса и благовонную опасность его садов. Ливрея д'Альба служила отличным пропуском. Эту фантастическую принцессу д'Альба столь же уважали, сколь и любили. Плотная толпа, текущая к берегам Манзанареса, давала дорогу и приветствовала того, кого она принимала за одного из ее слуг.
Без малейших осложнений Жиль добрался до маленькой площади, украшенной гирляндами сохнущего белья. Рядом находился тот самый дом, который художник снял для своей мастерской.
Оставалось лишь надеяться, что и сам он был дома.
Сидящий на каменном пороге маленький нищий, казалось, сошедший с полотна Мурильо, играл с котенком, напевая торнадилью под звон гитары, исходивший из открытой двери соседней таверны.
— Сеньор Гойя у себя? — спросил Жиль, бросая ему монетку.
— Да, кабальеро.
Он постучал молотком, висевшим на двери. Художник был дома, но он, вероятнее всего, работал, и дверь долго не открывалась. Наконец она приотворилась и появилось смуглое лицо с настороженным взглядом.
— Это я, Пако! — прошептал Жиль. — Открывай быстрей, мне нельзя долго оставаться перед дверью.
Дверь распахнулась. Сильная рука Гойи потянула коня за повод. Они оказались в залитом солнцем внутреннем дворике. На стене спал огромный рыжий кот.
— Как ты вырядился! — воскликнул Гойя, с недоумением рассматривая своего друга. — Ты уже на службе у д'Альба?
— Дай мне стакан вина, и я все скажу. Ты можешь меня спрятать здесь на день или на два?
— Ага, вот уже куда зашло дело.
— Ты слушаешь слепых и ничего не знаешь?
Гойя показал на свою измазанную краской блузу. Краска была даже в волосах.
— Вот уже два дня и две ночи, как я заперся и работаю здесь. Только завтра я рассчитывал поехать в Прадеру. Ну, конечно же, оставайся здесь сколько хочешь. Этот дом твой. Сейчас мы выпьем и порадуемся друг другу.
— Боюсь, у нас мало времени. Мне нужно уехать из Испании как можно быстрее, если я хочу остаться в живых. И потом, у меня нет ни малейшего желания причинять тебе неприятности. Меня ищут.