Бассанж поставил футляр на стол, освещаемый лучами солнца, открыл запор и поднял крышку.
— Вот! — сказал он просто.
Оба офицера не могли сдержать возгласов восхищения. Открытый футляр наполнился блеском. На черном бархате струился поток лучистого блеска, отражаемого тысячами граней, и блеск наполнил всю большую комнату.
— Шестьсот сорок семь алмазов, — пояснил Бегмер.
— Две тысячи восемьсот каратов, — отозвался, как эхо, Бассанж.
Винклерид почтительно потрогал ряд из семнадцати камней величиной с орех, образующих первый ряд ожерелья.
— Великолепно! — выдохнул он внезапно охрипшим голосом. — Поистине восхитительно. Надеюсь, что принцесса Астурийская красива. В противном случае было бы очень жаль…
— Ну, ей до этого далеко! — пробормотал Жиль.
И б этот момент он ясно представил себе страстное лицо Каэтаны над этим сказочным колье, с блеском и сверканием расстилающимся по ее плечам и ниспадающим на грудь. — Госпожа д'Альба — самая пленительная женщина, которую я когда-либо знал.
— Лучше всех это колье подойдет королеве Марии-Антуанетте! — воскликнул Бегмер с каким-то отчаянием. — Оно было сделано для блондинки.
Мы бы были счастливы, если бы она его купила.
Если бы мы до такой степени не нуждались в деньгах, мы бы никогда не согласились, чтобы оно покинуло пределы Франции. Но у нас множество кредиторов, и большая часть того, что у нас было, поглощено этим колье.
— Тогда у вас будет, по крайней мере, удовлетворение, что это ожерелье будет находиться в одном из самых великолепных королевств Европы. Поезжайте, господа, завтра в Версаль, но не давайте никакого ответа вашему покупателю, не повидав меня.
Оба ювелира переглянулись. Ответил Бассанж:
— Если вы нас увидите в самое ближайшее время, то мы согласны. Но что же вы намерены делать?
— Я тоже увижу королеву и попрошу ее сказать вам, что если она еще раз откажется окончательно, то она предпочла бы видеть это колье у герцогини д'Альба, но не у своей кузины. Я не думаю, чтобы она испытывала к ней особо нежные чувства. Если вы, конечно, сами не примете какое-то решение уже вечером. В этом случае вы меня найдете в отеле «Йорк» на улице Коломбье.
Слуга, который провожал их сюда, делал отчаянные знаки своим хозяевам.
— Что такое, Вернер? — спросил с некоторой досадой Бегмер. — Ты снова кого-нибудь впустил сюда? Я слышал стук в дверь.
— Дело в том, что на этот раз это принц. Монсеньер граф Прованский.
— Что? Боже мой! Господа, обязательно нужно, чтобы вы удалились. Его ни в коем случае нельзя заставить ждать ни секунды. Это же принц крови и…
Жиль взял шляпу, которую он положил на стул.
— Не волнуйтесь, господин Бегмер, мы уходим. Сегодня, впрочем, нам уже нечего сказать.
Но подумайте над моим предложением.
Он торопился сейчас выйти в надежде увидеть человека, на которого, как он полагал, он напал предыдущей ночью. На лестнице уже слышались шаги, Бассанж преградил им дорогу к двери.
— Не сюда! Иначе встретитесь с принцем. Вы же не хотите, чтобы вас видели, как я полагаю.
— Я бы это предпочел, тем более что принц меня не знает.
— Но он может задать вам неприятные вопросы. Это очень любопытный человек. Идите сюда.
Он открыл дверь, скрытую подставкой для Зеркала. Открылся длинный коридор, и Бассанж ввел их туда, в то время как Бегмер устремился навстречу знатному гостю.
— Теперь вы знаете секреты дома, — сказал улыбаясь Бассанж. — Но вы стали очень крупным клиентом. Идите по этому коридору. В конце вы увидите маленькую лестницу и выйдете прямо во двор. Извините, что не смогу вас проводить.
— Но здесь же ничего не видно! — воскликнул Винклерид.
— Да нет же. Позвольте мне только закрыть дверь. До свиданья, господа.
И действительно, как только дверь закрылась, Жиль заметил, что было видно так же, как и при закрытой, благодаря зеркалу без оловянной амальгамы.
— Теперь я понимаю! — прошептал Ульрих. — Ну что же, пойдем.
— Секунду! Одну секунду!
Через зеркало он видел обоих ювелиров с двумя мужчинами, вошедшими в салон. Один из них был похож на короля.
Схожий профиль, высокий умный лоб, чуть меньше ростом, чем король, граф Прованский был значительно полнее короля. Из-за неумеренного пристрастия к вкусному столу и обильному употреблению вина его тело, затянутое в голубую тафту со странными цветами на серебряном фоне, несмотря на молодость, было грузным. Короткие ноги с трудом носили его.
— Ну что? Вы идете? — прошептал Ульрих.
— Еще секунду, прошу вас! — ответил Жиль, прильнув глазами к зеркалу.
При виде этого улыбающегося человека с любезным лицом, источающим вокруг себя удовлетворенные взгляды, его охватило сомнение. Тот ли это был человек, которого он оставил без сознания на лужайке Трианона прошлой ночью? Тот, как ему казалось, был более высокого роста, менее плотен. Но принц заговорил, и все сомнения исчезли. Да, это был он.
— Господа, — сказал граф Прованский, — я пришел к вам как парижский зевака полюбоваться вашими сокровищами. Мне так много говорили о вашем знаменитом колье, что меня обуяла жажда взглянуть на него. Покажите же его мне.
— Ничего нет легче, монсеньер. Мы только что доставали его из сейфа, чтобы посмотреть одну из застежек. Нам кажется, что на ней слегка подпортилась эмаль. Вашему королевскому Высочеству не надо будет ожидать. Вот оно.
Как бы ни стремился Турнемин остаться еще на какое-то время, чтобы послушать разговор, он все-таки должен был уйти, чтобы не оказаться шпионом в глазах Винклерида.
На цыпочках, не производя ни малейшего шума, они проследовали по коридору, который, к счастью, был устлан коврами, спустились по маленькой лестнице, открыли маленькую дверцу, очутились в маленькой темной прихожей и через другую дверь вышли во двор.
— Вы меня поправите, если я ошибаюсь, — сказал Винклерид, взгромоздившись на своего мощного макленбуржского жеребца, — но у меня сложилось впечатление, что вы не очень любите графа Прованского.
— Что же заставило вас предположить подобное?
— Выражение вашего лица, когда вы на него смотрели. И затем чувство симпатии к вам. Господин Месмер, человек с чаном…
— С чаном?
— Да, с чаном… большим ушатом, вокруг которого он сажает людей, чтобы их вылечить. Вы никогда не слышали о докторе Месмере?
— Никогда!
— Я вам расскажу. Великий человек. Так этот доктор Месмер заявляет, что если испытываешь к кому-то чувство симпатии, то понимаешь и испытываешь все, что он чувствует.