— А откуда?
— А, лучше тебе не знать. Я это умею, понимаешь? Добывать все, что нужно. Вот и тебе найду.
Малышка у меня внутри проснулась и шевелится, толкается ручками и ножками, ей уже тесно.
— Хочешь потрогать? Ну, ребенка? Вот…
Беру его руку и кладу себе на живот. Пару секунд все тихо, потом малышка пинается.
— Ух ты, круто! Фантастика…
— Вот. Сначала просто щекотно, а потом становится как сейчас.
— У тебя мальчик или девочка? Во сне вроде была девочка, ты говорила «она».
— Правда? — Тут до меня доходит — так и было. — Да, говорила.
— Девочка, значит?
— Я к врачу не ходила, но… да, я знаю. Точно знаю — девочка. — Обнимаю живот, представляю себе, как укачиваю дочку.
— А, понятно. Нужно все розовое.
— Винни, да брось, это же позапрошлый век! Мальчики в голубом, девочки в розовом…
— Ну ладно. — Винни явно расстроился.
— Да ничего, — говорю, — розовое так розовое. Мне все равно.
Числа не дают никаких ответов. Они есть, и все тут. И говорят только одно: в январе в Лондоне погибнет очень много народу. Первого случится что-то такое, от чего кто-то погибнет сразу, а кто-то — в ближайшие дни.
Вбиваю все данные из книжки в папин компьютер, когда дают электричество. Со светом в Лондоне жуткие перебои — все уже привыкли, что его отключают на два часа и надо сидеть в темноте и холоде. Но в результате у меня получается только таблица. Чтобы в ней разобраться, нужен кто-то поумнее меня, университетский профессор или учитель. Учитель. Может, найти кого-нибудь в школе? Какого-нибудь вундеркинда — есть же люди, которые все это любят, компьютеры, цифры, статистику, так ведь?
Несколько дней ищу себе помощника в школе. Только как он мне поможет, если я ему не расскажу, в чем дело? Придется нарушить правило.
«Никому не говори. Ни одной живой душе. Никогда».
Распечатываю базу данных — только числа и места, больше ничего.
Решаю пойти туда, где тусуются ботаны. Видел на доске объявлений, где собирается математический кружок на большой перемене, туда и топаю. Захожу в кабинет — прямо как в какой-то салун на Диком Западе, честное слово. Все сразу застывают на месте и пялятся на меня, даже училка. Молоденькая. В рубашке и длинной хип-повской юбке.
— Здравствуй, — говорит она. Улыбается, я тоже улыбаюсь — меня застали врасплох — и гляжу ей в глаза. Еще одна «двадцать седьмая». Начинаю психовать. Опять забыл, что нельзя ни на кого смотреть! Ох и трудно мне придется…
— Здрасьте, — говорю.
— Ты к нам?
— Э-э… не знаю. Наверно.
— У нас сегодня интегральное исчисление.
Интегра… ой.
— Понятно. Э-э… извините, зашел не в тот кабинет. Простите.
Пячусь из класса. Блин, блин, блин! Мозги тут такие заряженные, что хватит всю страну осветить! На следующий день прихожу снова.
— Да? — спрашивает училка.
— Мне надо задачку решить, — говорю. Ботаники хихикают. — По математике.
— Спроси своего учителя математики, — говорит училка. — Кто у тебя?
— Нет, — отвечаю, — это не школьная задача, другая.
Кладу на стол распечатку.
— У меня есть много дат и мест, и мне нужно их увидеть, посмотреть, где…
Все сбегаются ко мне.
— А что у тебя за даты?
Я заранее придумал отговорку — такую, чтобы поверили.
— Дни рождения. Дни рождения разных людей. Я их коллекционирую.
— Зачем? Зачем они тебе? — спрашивает мальчишка в металлических очках. Мне уже хочется уйти в глухую оборону, так и вижу, как они начнут показывать, что обо мне думают, — ну, сами знаете, приставят палец к виску и ну крутить. Нет, не показывают.
— Ну так, просто интересно, и все.
Кажется, для них это аргумент, и до меня походит, что в математическом кружке коллекционировать цифры и факты — это нормально. Наверное, они все так делают.
— А почтовые индексы у тебя есть? — спрашивает очкарик. У него тик, уголок рта дергается, поэтому кажется, будто он все время ухмыляется.
Мотаю головой и показываю ему распечатку.
— У тебя тут только названия улиц и районов. В идеале нужны почтовые индексы. Я могу накачать их из онлайнового справочника, если ты мне дашь номера домов, и тогда нанести их на карту будет раз плюнуть. Давай будем помечать разные даты разными цветами, а не цифрами. Тогда сразу проявится закономерность.
Остальные понемногу разошлись, а вот Очкарика, похоже, я завербовал.
— Это домашние адреса? Эти люди там живут?
— Нет, — говорю. — Это где я их… видел.
— На улице? Ты их опрашивал, что ли?
— Ну да, типа того.
— Мм, жалко, ты индексы не спрашивал…
Что-то он уже начинает меня доставать. О'кей, я все делал неправильно, фиговый из меня социолог. Но я беру себя в руки. Без Очкарика мне никак.
— Ну как, поможешь мне?
— Помогу, но мне нужны более точные данные.
Сердце у меня падает — опять идти на улицу, опять смотреть на людей… По-моему, я больше не смогу.
— Посмотрю, может, что-нибудь и получится, если ты мне ее домой дашь, — машет он на меня распечаткой.
— Бери, конечно, — говорю. — Спасибо… э…
— Нельсон.
— Нельсон. Спасибо, Нельсон. Меня зовут Адам.
— Да ладно. Мне самому интересно.
Ничего не поделаешь, приходится на него посмотреть — и сердце у меня снова падает. Число. 112027. Он нанесет на карту собственную смерть.
Я хочу вырвать у него распечатку, забрать от греха подальше. Он мне уже не чужой, так что лучше не надо… но вместо этого слышу собственный голос:
— Где ты живешь?
— В Черчилль-Хаус.
С нова гляжу на него — и проваливаюсь, падаю, пол уходит из-под ног, лечу в темноту. Ухватиться не за что, а со всех сторон в меня летят кирпичи, обломки стен, потолочные балки, все вперемешку…
— Адам!
— А?
— Ты чего? Что ты на меня так… уставился?
— Нет, ничего. Прости, у меня бывает. Я не нарочно.
Нервная ухмылка у него то загорается, то гаснет. Дерг, дерг, дерг. Он подносит руку к лицу.
— Ну тогда до завтра, — говорит он. — А то останься. Сегодня опять интегралы.
— Нет, я пойду. До завтра.