Отвожу глаза.

— Скажи нам, где Нельсон, и все.

Блевать тянет от этих их слов, и за Нельсона страшно — во что я его втравил? Гляжу Толстобрюху прямо в глаза.

— Не скажу, — говорю. — Нельсон — настоящий герой. Он стоит десятерых таких, как вы. Он достучался до всех. Расшевелил народ. А вы все знали и ничего не делали. Ничего я не скажу, хоть ногти мне рвите.

Тут он ржет:

— Ну в нашей стране это не принято. — Пауза. — А жаль.

Переглядываются и улыбаются. Шуточки у них, однако. Вот бы стереть с их рож эти улыбочки. Шли бы они отсюда, а?

— Не понимаю, зачем вы тратите на меня время, — говорю я и гляжу им в глаза — сначала одному, потом другому. — Вам давно пора ноги уносить. Время поджимает.

Тот, кто постарше, хмурится:

— Это угроза?

— Да какая угроза, блин, я говорю, что вижу!

Он отодвигает стул и топает к двери.

— Забирайте его, — говорит он полицейскому, который дежурит снаружи. — Забирайте.

Сара

Вэл возвращается сразу после полуночи. Еле на ногах стоит, под глазами набрякли мешки, губы угрюмо сжаты.

— Выдвинули обвинение. Говорят, увезут в какое-то исправительное заведение для малолетних преступников. Не представляю себе, как я туда доберусь с ним повидаться.

Помогаю ей снять пальто, ставлю чайник. Записная книжка лежит на кухонном столе. Кажется, Вэл ее не видит. Сосредоточилась на сигарете. Газ в зажигалке кончается, и Вэл щелкает и щелкает — все злее и злее.

— Давай, — рычит она, и сигарета у нее болтается в уголке губ. — Гори уже, чтоб тебя. Да загоришься ты или нет?!

— Тут другая была… Вот, — хватаю новую зажигалку с микроволновки, зажигаю и подношу к ее сигарете. Вэл стискивает в кулаке старую с такой силой, будто сейчас раздавит. Осторожно забираю у нее зажигалку и кладу на стол рядом с записной книжкой Адама. Тут Вэл ее замечает.

— Это у тебя откуда?

— Нашла. Под его кроватью. Я ничего не искала, нет. Она мне сама на глаза попалась.

— Ты знаешь, что это такое?

Ее карие глаза настороженно смотрят в мои.

— Да.

— Ты читала?..

Врать Вэл я не могу. Она мне прямо в душу смотрит.

— Ну… немножко.

Достаточно. Слишком много. Мое число. Число Мии.

— А вы?

Она мотает головой:

— Нет. И не хочу. То есть… хочу, но не буду.

Прекрасно ее понимаю.

— Сара, — говорит она, — надо ее уничтожить.

— Как?!

— Нам надо ее уничтожить. Он и так попал в беду. Если ее найдут, лучше не станет. На. — Она берет новую зажигалку и протягивает мне. Хочет, чтобы я сожгла книжку.

— Это Адама. Это его вещь.

— Там есть про того парнишку — Джуниора?

«Насильственная, нож, запах крови, тошнота,

6/12/2026…»

— Да. Да, есть.

— Значит, жги. Жги ее, Сара. Я знаю, он этого не делал. Он мне так сказал, и я ему верю. Думаю, они что-то нашли у него в компьютере, но за эту писанину его точно упрячут надолго. А могут и вздернуть. Смертный приговор применяется с шестнадцати лет. Сара, они могут убить его! Моего мальчика! Моего чудного мальчика!..

Забираю у нее зажигалку и осматриваюсь кругом. Мусорное ведро у нас пластмассовое — не годится. На улицу выйти нельзя — там толпятся журналисты. Вот уж чего мне на фиг не надо, так это публики, еще не хватало, чтобы меня засняли за уничтожением улик. Придется, значит, жечь в раковине.

Беру записную книжку одной рукой, подношу снизу зажигалку, чтобы пламя лизало один уголок. Бумага занимается быстро. Держу книжку на весу, пока можно, а когда огонь уже грозит лизнуть пальцы, бросаю горящую книжку в раковину. Мы с Вэл стоим и смотрим, как сворачиваются страницы, корчась в пламени, и в конце концов в раковине не остается ничего, кроме горки черно-серых хлопьев пепла. Тогда я голыми руками сгребаю их и бросаю в ведро.

— Вот и все, — говорит Вэл. — Спасибо, Сара.

Сую руки под кран, оттираю с них приставшие клочья пепла. Жалко, не получится вот так же взять и смыть все, что я вычитала в книжке. А теперь числа у меня в голове — как уже давно были в голове у Адама: смертные приговоры мне — и Мии.

1/1/2027.

Господи.

Боже.

Мой.

Адам

В передней части зала суда за чем-то вроде стола на возвышении сидят три застывшие фигуры в костюмах — двое мужчин и женщина. Женщина сидит посередине с таким видом, будто она тут главная. На ней отглаженный красный пиджак и очки в толстой черной оправе, из-за которых она выглядит злобной до ужаса.

Перед судьями стоит еще несколько столов, а в задней части зала — перегородка, а за ней два ряда стульев. Там сидит какой-то дядька с ноутбуком, а еще бабуля и Сара.

Не ожидал я их тут увидеть. Даже не думал, что они придут.

Не хочу, чтобы они видели меня таким.

Не могу на них смотреть.

Бабуля поднимает руку и собирается мне помахать, но я отворачиваюсь и прохожу мимо.

Мне показывают стул рядом с моей адвокатшей. Она улыбается мне и, когда я сажусь, легонько пожимает локоть.

— Как ты? — спрашивает она.

Не могу ничего ответить. Оцепенел. Как будто все это происходит не со мной.

Краснопиджачная тетка говорит: «Ну что, начнем», и поднимается дядька в мятом костюме и начинает бомбардировать меня вопросами. Имя? Адрес?

Выдавливаю ответы, потом зачитывают обвинения.

Убийство.

Потом еще немного говорят, но я не понимаю про что. «Заключение под стражу… продолжение расследования… предварительные слушания…»

Потом все встают, охранники возвращаются, и мне опять надо куда-то идти. Что дальше? Что происходит?

Адвокатша подается ко мне:

— Я приеду к тебе в Сиднэм. Завтра или послезавтра. Поговорим.

— В Сиднэм? Это где? Это почему?

— Тебя отправляют в исправительное заведение для несовершеннолетних правонарушителей, — говорит она. — До суда. Ты там держись тише воды, ниже травы. Смотри не наделай глупостей. Ну, до завтра.

Когда меня проводят мимо перегородки, бабуля тянется ко мне. Охранник оттирает ее руку в сторону и толкает меня так, что я чуть не падаю.

— Адам… — окликает меня бабуля, но отвечать мне некогда. Меня выводят из зала и потом тащат вниз по лестнице, обратно в камеру. Снимают наручники, дверь захлопывается, слышу, как шаги охранников удаляются по коридору.