Не думая о последствиях, еще не зная, что сказать несчастной матери, а о чем умолчать, Роберт открыл калитку с номером 18, прошел по дорожке и постучал во входную дверь. Именно здесь, как выяснилось, окно на улицу было задернуто, так что, не дождавшись ответа на стук, Роберт не смог даже заглянуть в комнату. Да и обходной путь закрыт, поскольку домик был втиснут между двумя домишками-близнецами. Роберт постучал еще раз, громче и настойчивее. На соседнем пороге появилась женщина средних лет с вертлявым песиком под ногами и уставилась на Роберта, словно он тарабанил в ее собственную дверь.
— Она будет поздно, — сообщила соседка. — Позвоните и запишитесь на определенное время.
Роберт прислонился к низенькому кирпичному забору, разделявшему крохотные дворики. Под ногой мягко чавкнуло — он не заметил, что ступил с асфальта на пропитанную влагой землю.
— Случайно не знаете, когда она вернется?
— Я же сказала — поздно. — Соседка вытерла руки в мыльной пене о фартук. — А если дело срочное, загляните в «Оленью голову». Это прямо по дороге в город. Может, и попадете к ней, если достоитесь. — Женщина усмехнулась с таким видом, будто знала нечто Роберту неведомое, и скрылась за дверью.
Паб «Оленья голова» был забит людьми, воздух пропитался чадом от подгоревшего мяса, сигаретным дымом. Роберт разглядел всю обслугу — за барной стойкой и в зале, — прикидывая, кто бы из них мог оказаться миссис Варни. Задача не из простых, ведь снимку в газете уже тринадцать лет, да и лицо матери там видно смутно. А годы тщетных надежд и отчаяния не могли не сказаться на ее внешности. Ни одна из официанток «Оленьей головы» даже приблизительно не напоминала женщину с газетной фотографии. Роберт с немалым трудом пробрался к бару и заказал пинту пива.
— Не подскажете, где найти миссис Черил Варни? — Он подтолкнул по стойке купюру в десять фунтов.
Совсем юная барменша, в запарке от наплыва посетителей, неопределенно мотнула головой:
— Там. Хотите билет? Но к ней очередь. Может, кто-нибудь другой вас устроит?
Пока девушка наливала пиво и звенела мелочью в кассе, Роберт пытался сообразить, о чем речь. Он не сразу заметил доску над баром, с выписанным цветными мелками объявлением: Вечер экстрасенсов. Таро. Руны. Ясновидение…
— Мне к миссис Варни. Я подожду.
Выходит, Черил Варни — медиум. Вот только дар провидицы не помог ей отыскать собственного ребенка.
Как раз когда он получил билет номер тридцать два, мелодичный женский голос произнес: «Номер двадцать пять, пожалуйста». Молодая женщина радостно, точно выиграла в лотерею, вскинула руку с билетом и нырнула в толпу, прокладывая себе дорогу к двери напротив входной.
Поработав плечами и локтями и протиснувшись между посетителями всех возрастов, Роберт вскоре уже стоял у края барной стойки, рядом с дверью в комнату, отведенную для медиумов, и смотрел, как очередная клиентка устраивается в кресле перед столиком под пурпурной скатертью. Посреди столика поблескивал хрустальный шар, а в гадалке, темноволосой женщине со стрижкой, открывающей молочно-белую шею, Роберт с первого взгляда узнал Черил Варни. Ни малейшего сомнения — это была она.
Он тянул пиво, не ощущая вкуса, не отрывая глаз от Черил. Вынув из кармана пачку, на ощупь достал последнюю сигарету. А считается, что он не курит… Кто-то толкнул его — пиво из кружки плеснуло на рубашку, — извинился и по просьбе Роберта чиркнул зажигалкой.
Роберт глубоко затянулся и выдохнул, сквозь дым с прищуром глядя на Черил. Эта женщина тринадцать лет назад потеряла своего ребенка. Именно эту женщину он хотел увидеть — быть может, для того, чтобы как-то дать ей понять: ее красавица дочь жива и здорова.
Роберт курил, пил пиво и ждал своей очереди. Он готов был ждать всю ночь, если понадобится. Неужели она и впрямь медиум, думал Роберт. Сам он в подобные штуки не верил, но ее-то можно понять — после такой трагедии во что угодно поверишь.
Черил Варни, как ни странно, всматривалась в собственные ладони, словно решила прочитать свою судьбу. Затем вдруг вскинула глаза на Роберта. И ему показалось, что шум в пабе смолк, все исчезли, оставив его наедине с матерью Руби.
За три года я скопила одиннадцать тысяч фунтов. Я очень старалась поменьше тратить на одежки и игрушки для Руби, но радость от обещанной скорой встречи с моей девочкой была так велика, что я при первой возможности мчалась по детским магазинам.
Через полгода моей работы в самом что ни на есть обычном борделе — о чем я довольно быстро догадалась — Фреда устроила нас с Мэгги в отдельной комнате. Такой приз за особую любовь клиентов. Мы с Мэгги украсили свое гнездышко занавесочками, подушечками, картинками с распродажи, а еще купили коврик на пол, чтобы Руби было где ползать, когда она поправится и вернется ко мне.
Я вовсе не была легковерной дурочкой. Я понимала, что меня заставили торговать своим телом и что львиную долю заработанных денег я отдаю Бекко. А с течением времени, когда недели в «номерах» Фреды и Бекко превратились в месяцы, а затем и в годы, я также поняла, что эти деньги не идут на оплату лечения Руби. Никаких счетов из больницы вовсе не было, хотя в лицо этому факту я решилась посмотреть еще очень не скоро. Я поставила перед собой цель и шла к ней в полной уверенности, что Руби окрепнет и настанет день, когда я вернусь с работы и засну рядышком со своей девочкой.
Не могу вспомнить день, час, минуту, когда я вдруг прозрела, когда мне открылась страшная правда: я больше никогда не увижу Руби. Не могу вспомнить, во что я была одета или кого обслуживала тем вечером. В моей ситуации открытие было неизбежно, как потеря молочного зуба: шатаешь его, шатаешь — и однажды выдергиваешь. Вот только на месте выпавшего молочного зуба, как известно, появляется новый…
Поскольку недельный заработок я оставляла в магазинах, то приходилось выкручиваться. Я прикарманивала купюру-другую при расчете с клиентами или предлагала дополнительные услуги — за дополнительную плату, чего остальные девочки себе никогда не позволяли. Мне не пришлось бы подворовывать у Фреды и Бекко, будь я поаккуратнее с деньгами, но мне так нужно было чем-нибудь притупить боль, чем-нибудь порадовать себя, чтобы хоть на минуту забыть о череде потных мужских тел, через которые я проходила каждый вечер. Вдобавок Мэгги просто бредила Калифорнией, и мне до смерти хотелось поехать вместе с ней. А значит, надо было копить деньги — на Калифорнию и чтобы Руби ни в чем не нуждалась, когда выздоровеет и вернется ко мне.
Бекко не только не перестал надзирать за мной — наоборот, буквально таскался по пятам. Я все думала, что он не прочь оказаться на месте клиента, — и ошиблась. Рискнув предложить ему секс, я схлопотала затрещину — между прочим, единственный случай, когда он поднял на меня руку, — и с тех пор глаза-бусинки уже не следили за мной, а стали частью меня. Бекко прилип ко мне намертво, не отпуская даже в снах.
Он и за другими девочками, за иностранками, следил, но по-другому. Казалось, он держит каждую на поводке, и если ремешок лопнет, если девочка сделает хоть шаг за порог дома, то ее немедленно вышвырнут, а куда — известно одному Бекко. Опять же, я совсем не дура, но до меня не сразу дошло, что девочек, которые почти не знали языка — уроженок Сербии, Албании или где там еще Бекко собирал свой урожай, — держали чуть ли не насильно. Либо им не хватало воли найти более достойный заработок. Лишь осознав это, я поняла и другое: мы с Мэгги играли роль приманки, подсадной утки, единственно возможной сцепки с внешним миром.