— Сексуальные?
Дэвид опять улыбался, взрослая мрачность уступила место детской игривости. Меня волновали стремительные перепады его настроения. Я ощущала себя психологом, исследующим бездны его натуры.
— А мне нравятся женщины старше меня, — признался он. — Опыт — это здорово, правда?
Я вспомнила свою клятву и сжала ноги. Я уважала Дэвида и хотела, чтобы он уважал меня. Да, я старше, но не собираюсь воспользоваться ситуацией. Наши отношения основаны на другом. Для меня они намного глубже. Я хотела, чтобы это он стал моим наставником, хотела пропитаться жизнью, знакомой ему с рождения.
— По-твоему, в двадцать семь опыта достаточно?
— Вполне. — Он подался ко мне. Рубашка натянулась на плечах, рукава чуть задрались.
Дэвид бросил сигарету в пепельницу. Она продолжала тлеть, пока огонь не добрался до фильтра. Я следила за дымом, поднимавшимся к потолку.
— Поэтому ты мне нравишься.
И вдруг он опустился на колени, прижался губами к бедру, пальцы судорожно смяли кофточку.
Чашка выпала из моей руки, ударилась об пол, и тонкий фарфор разлетелся во все стороны. Я оттолкнула его руки.
— Нет, Дэвид!
Все произошло очень быстро. Я поддалась инстинкту самосохранения, но уже через миг испугалась, что нашей дружбе настал конец. Его ладонь все еще сжимала мою грудь, жаркая, сильная.
— Прости.
Дэвид отодвинулся, снова сел в кресло. Лицо у него горело, глаза сверкали. На секунду я вернулась в прошлое, в то время, когда мне было восемнадцать.
На самом деле неважно, где я. В настоящем или в прошлом. Дома или в больнице. Все едино. Сестра проводила меня в белую чистую комнатку, на улице пасмурно и сыплет мелкий дождь, но здесь я точно на краю неба, такое все светлое. Сижу и смотрю в стену, вдыхая дым, что наплывает из прошлого, слившегося с настоящим.
Загорелась только занавеска в душе. И если бы не запах и копоть на кафеле, никто бы и не догадался, что здесь что-то жгли. Но окно открывается всего на дюйм, и запах гари разойдется не раньше чем через несколько дней. Я хотела сжечь одежду, а не больницу.
Приехала Джулия с детьми. Я не могу посмотреть ей в глаза, поскольку знаю, что ее ждет. Тяжко наблюдать, как твоя дочь сползает в пропасть, а ты не можешь ее предостеречь. Я слушаю ее голос, высокий и чистый, в нем радость от встречи и затаенная грусть. Я молчу. Она что-то щебечет об одежде, о больничных халатах. На колени ко мне взбирается Флора, и обломки моего мира вздрагивают. Джулия выходит.
Привет, бабушка. Мне здесь не нравится.
Флора трясет головой, и ее кудряшки приплясывают у моей щеки. Ее волосы пахнут ванилью. Я бы хотела превратиться в нее. Я понимаю, почему она молчит.
Когда ты вернешься домой? Мило по тебе скучает.
Она ерзает, устраиваясь поудобнее, задумчиво наматывает пояс моего халата на палец.
Бабушка, ты больше не хочешь держать зверей? А может, ты заблудилась? Мама говорит, у тебя болит мозг. Я слышала, как она говорила с папой.
Детские ручки рубят воздух на обрывки слов, и я прекрасно ее понимаю. Рот наполняется слюной.
После рождения Флоры мы довольно долго не знали, что она глухая. Алекс, как это заведено у старших детей, взял на себя роль переводчика. Он говорил вместо нее, и никто даже не догадывался, что Флора обитает в мире безмолвия, пока врачи не сообщили нам эту дурную новость. Если Флора чего-то хотела, она сообщала Алексу на им одним ведомом языке. Несмотря на глухоту, Флора росла очень гармоничным ребенком. В остальном она ничем не отличалась от сверстников, никто не относился к ней как изгою…
Алекс стоит в противоположном конце комнаты. Как он похож на отца. Худой, гибкий и в то же время слегка неуклюжий, совсем как Марри. Синие глаза смотрят из-под непослушных темных вихров. Для своего возраста он высокий и вечно сутулится, чтобы скрыть долговязость. Я вижу, что Алексу скучно, и он выходит из комнаты, несмотря на запрет матери.
Мы с Флорой остаемся наедине, обе запечатанные немотой. Внучка кладет мне голову на грудь. Быстрые детские вдохи в такт с моими, стариковскими.
Ее руки порхают перед лицом.
Разве у тебя в ушах тоже ничего нет, бабушка? Только пустота?
Она требовательно смотрит на меня. Я смотрю в ее ясные глаза. Она хочет стать для меня тем, кем был для нее Алекс. С Флорой говорить безопасно. Она молчит, и мои мысли будут как в запертом шкафу.
Да, только пустота, — показываю я скрюченными артритом пальцами. — Ничего не осталось.
Флора кивает и снова кладет голову мне на грудь, словно мы просто продолжили начатый в прошлый раз разговор.
Бабушка, тебе грустно?
Нет, — четко черчу я. — Но мне очень, очень жаль.
Перед уходом Джулия ведет меня обратно в комнату, но нас нагоняет медсестра. Меня перемещают в другое крыло здания. Из окна новой комнаты не видно каштанов. Из него вообще ничего не видно. Оно совсем маленькое и под самым потолком. Ванной тоже нет, пол застелен линолеумом, а кровать металлическая. Уголок моего рта едва заметно приподнимается в улыбке, но, к счастью, никто этого не замечает. Комната мне идеально подходит.
— Почему вы переводите ее сюда? Та комната намного лучше. — Джулия вот-вот сорвется на крик.
— Простите, миссис Маршалл, но у нас ограниченное количество комнат. Ваша мать устроила пожар, и, пока мы не наведем порядок, ей придется остаться здесь.
Я сажусь на кровать, и сетка провисает подо мной. Я смотрю на Джулию, впитываю ее тепло. Она вдруг опускается передо мной на колени и изливает на меня сотни вопросов, на которые у меня нет ответа.
Бренна все-таки уговорила меня остаться на ферме.
Она умеет включать обаяние, если ей это выгодно. Для трудного подростка получается у нее совсем неплохо.
— О, пожалуйста, миссис Маршалл! Нам здесь так нравится! — Простые слова, умоляющее личико — и я капитулирую.
Она подхватывает удивленную Флору и сажает ее себе на колени, но моя дочь тут же с них соскальзывает. Однако от Бренны не отходит. Флора тронута ее вниманием. Очевидно, дочери не хватает чего-то, что я не могу ей дать.
Хочешь поиграть? — показывает Флора, но во взгляде Бренны недоумение.
— Ого! — вскрикивает она. — Круто! Обалдеть, как круто! Научи меня.
Я перевожу просьбу Бренны и внимательно смотрю на руки Флоры, которая показывает ответ.
— Она хочет, чтобы ты поиграла с ней в куклы, помогла их одеть. А еще спрашивает, нравятся ли тебе куклы.
— Просто обожаю! — с преувеличенным энтузиазмом отвечает Бренна.